Трое парней – там, наверху, – рады их приезду. Выглядят они хорошо: загорелые, похудевшие – настоящие монахи-воины. По их голосам, по тому, как они держатся, видно, что ребята возмужали. Наступает вечер, и появляется ощущение, что Золотарев с ними, настроение у всех и серьезное, и веселое одновременно – всем хорошо. Юные соратники Эдуарда рассказывают о своей зимовке: иногда было страшно, но были и моменты настоящего восторга – одному из них довелось столкнуться с медведем. Они готовят шашлык, нанизав куски баранины на деревянные шампуры, и запивают его вином, привезенным из Барнаула, но никто не напивается пьяным. Обстановка очень дружеская, мягкая. Их семеро, им хорошо сидеть так, вместе, при свете керосиновой лампы. Эдуарду, не склонному к сентиментальности, хочется сказать этим мальчикам, которые годятся ему в сыновья, что они – самые благородные и мужественные существа в мире. Он чувствует, что так далек от них и в то же время так близок. Впервые в жизни его окатывает волна нежности. Позже, вспоминая этот вечер, он думает, что это было похоже на Тайную вечерю.
На рассвете его будит собачий лай. Собак у них не было, но удивиться он не успел. Все произошло очень быстро: в хижину ворвались спецназовцы, вытряхнули спящих из мешков, вывели всех на улицу и поставили на колени в снег, который в горах сходит поздно. Прибывших было человек тридцать, все в масках, с автоматами, и с ними несколько служебных собак, поднявших невообразимый гвалт. В этой свалке Эдуард потерял очки и двигался почти на ощупь. Его выгнали наружу в нижнем белье и босиком, но, как старшему, разрешили одеться первым. Спецназовец, сопровождавший его, успел сообщить, что обожает его книги и гордится тем, что ему выпало его арестовывать. И все это абсолютно серьезно, с видом горделивым и радостным: еще немного, и он попросит у задержанного автограф.
Дело начинает принимать серьезный оборот.
– Где оружие?
– Какое оружие?
– Не валяйте дурака.
Помещения тщательно обыскивают – с помощью собак и металлоискателя, но кроме двух охотничьих ружей не находят ничего, и это, должен признаться, меня удивляет: подбросить его ничего не стоило. Отнесем это обстоятельство на счет правовой щепетильности ФСБ.
Ребят, с поднятыми руками, грубо заталкивают в милицейский фургон. Что касается Эдуарда, то ему находится место в комфортабельном джипе полковника Кузнецова, здоровенного мужика в темных очках
– Это же чистая провокация, – замечает Эдуард, – наркотиков у них не было.
Полковник довольно хохочет:
– Ну и что ж, что не было? Подумаешь!
Эдуард начинает злиться, а когда он заводится, голос у него становится сухим, отрывистым:
– И вам не совестно было хватать мальчишек за то, что они старались вызволить из тюрьмы одного из ваших? Да Дзержинский, ваш отец-основатель, в гробу небось перевернулся, увидев такое. Он-то был великим человеком, а вы? Вы знаете, кто вы есть? Говно, не достойное носить славное имя чекиста!
Оскорбленный полковник мог бы воспользоваться своим положением, но он, напротив, как будто смущен. Кажется даже, что он едва сдерживает слезы.
– Ну почему ты нас не любишь, Вениаминыч? – вздыхает он. – Почему такой человек, как ты, не с нами? Вместе мы бы горы своротили…
– Вы что, меня вербуете?
Полковник протягивает ему руку. Он выпил, но кажется искренним. Эдуард пожимает плечами.
«А пошел ты!..».
Часть девятая
1