Лимонов

Это рассказывал один человек. Его звали Веничка Ерофеев. Пятью годами старше Эдуарда, тоже провинциал, он прошел ту же выучку, что и остальные тонкие и незаурядные личности (пылкое отрочество с выходом на алкоголизм, прогулы, жизнь где придется и на что придется). В Москву приехал в 1969 году с рукописным творением в прозе, названным тем не менее «поэмой» – свои «Мертвые души» Гоголь назвал так же. Веничка тоже имел для этого все основания: «Москва-Петушки» – великая поэма о запое, тягучей и бесконечной русской пьянке, на которую в брежневские времена стала походить и сама жизнь. Вязкая гибельная одиссея пьянчужки Венички, развернувшаяся между Курским вокзалом в Москве и платформой «Петушки» на отдаленной окраине. Два дня, чтобы проехать 120 километров, без билета, но с неимоверным количеством выпивки – водка, пиво, вино и, в особенности, коктейли, изобретенные самим автором, который каждый раз выдает рецепт. К примеру, «Слеза комсомолки» включает в себя пиво, уайт-спирит , лимонад и дезодорант для ног. Герой поэмы – алкоголик, поезд – пьяный, все пассажиры – во хмелю: таков контекст произведения, автор которого убежден, что «в России все приличные люди пьют как сапожники». Пьют от отчаяния и еще потому, что пьянство в атмосфере всеобщей лжи остается единственной отдушиной. Стиль поэмы, намеренно высокопарный и шутовской, пародирует советский новояз, перевирая цитаты из Ленина, Маяковского и других мэтров социалистического реализма. Для всех андеров, как называли себя люди из андеграунда, этот трактат пофигизма и пьяного забытья был своего рода библией. Поэму благоговейно переписывали, перечитывали и декламировали вслух в кружке, куда ходил Эдуард, она была переведена на Западе (во Франции под названием «Москва-на-Водке»[15]) и стала классикой, а Веничка превратился в легенду: бесплотный дух канонического неудачника, несравненный пропойца, величественное воплощение всего, что было в той эпохе самого пагубного и гнетущего. Паломничество на вокзал в Петушки продолжается до сих пор: вот уже несколько лет, как там воздвигнут памятник автору поэмы[16].

Преждевременный панк, Веничка был ходячей насмешкой над режимом, воплощенным отказом от него. В этом состояло его принципиальное отличие от диссидентов, которые упрямо продолжали верить в будущее и в могущество правды. Издалека, с расстояния в четыре десятилетия, все выглядит чуть расплывчато, но андеры, разумеется, читали тексты диссидентов, распространяли их, хотя при этом, как правило, ничем не рисковали и, уж во всяком случае, не разделяли их веры. Солженицын был для них чем-то вроде статуи командора, с которой у них не было шансов вступить в прямой контакт: отшельник жил в провинциальном городе Рязани, работал день и ночь и общался исключительно с бывшими зэками, у каковых и черпал, с огромными предосторожностями, информацию, легшую в основу «Архипелага ГУЛАГА». Ему был незнаком тесный, теплый, насмешливый мирок, героем которого был Веничка Ерофеев, а Эдичка Лимонов – восходящей звездой, а если бы он и узнал его, то преисполнился бы презрения. В его непреклонной решимости и мужестве было что-то бесчеловечное, ведь того, чего он требовал от себя, он ждал и от других. Он считал трусостью писать о чем-либо другом, кроме лагерей: на его взгляд, это означало бы замалчивать тему.

В августе 1968-го, несколько месяцев спустя после памятного для меня обеда во французском посольстве, Советский Союз ввел войска в Чехословакию, потопив в крови Пражскую весну, и группе диссидентов, пожелавших выразить протест против этого вторжения, пришла в голову экстравагантная мысль выйти с манифестацией на Красную площадь. Их было восемь, и я хочу назвать здесь их всех поименно: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Владимир Дремлюга, Татьяна Баева, Виктор Файнберг, Константин Бабицкий, Наталья Горбаневская, которая привезла в коляске своего ребенка, и Вадим Делоне. У последнего в руках был плакат с надписью «За нашу и вашу свободу». Манифестантов тут же арестовали и приговорили к разным тюремным срокам: Вадим получил два с половиной года. После освобождения и новых стычек с КГБ молодой человек, с которым я так увлеченно беседовал об Атосе, Портосе и Арамисе, уехал из страны. Он жил в Париже, и я мог бы с ним встретиться, если бы знал об этом. Умер он в 1983 году тридцати пяти лет от роду.

3

Эдуард хорошо знал всех этих людей, которым отведено немало страниц в его «Книге мертвых», ведь большинство из них – из-за алкоголя – ушли молодыми. Вадима Делоне он любил, Ерофеева – не очень. Пресловутый шедевр последнего казался ему расхваленным сверх меры, такого же мнения он держался и насчет «Мастера и Маргариты» Булгакова, ставшего в эти годы – посмертно – культовой фигурой. Наш герой не любит, чтобы публика поклонялась кому-то, кроме него. Восхищение, доставшееся другим, он считает украденным у него.