Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи

— Душа-то заглядывает в тебя еще только знакомиться, а ты уж готова ее продать?! — обрушилась на меня Нуар. — Разбазарить ее почем зря?!

— Нет, нет, я не душу, ни в коем случае… — залепетала я, — а остальную себя… свое тело. Пусть тело мое пропадет…

— Что значит — остальную себя? Ты — это твоя душа. Вон Петер Шлемиль у Шамиссо продал только тень свою — и перестал быть самим собою. Потому что вместе со своей тенью он продал именно самого себя, ту часть, в которой была его самость. А ты говоришь, что хочешь продать не душу… А что же тогда? Да кому твое тело нужно? Кому нужен самолет, который разучился летать?

— Так в том все и дело, — пролепетала я. — Я хочу летать. И именно потому готова пожертвовать даже…

— У птиц летать может только тело, — заключила сова. — А у тебя, если хватит выдержки… я думаю, ты это заслужила… полетит и душа. Так что побереги ее. Если не хочешь быть «как тень и призрак» в «зияющих степях», как выразился поэт, то забудь о сделках с нечистым.

Я взглянула на небо. И на память пришли слова неопознанного немецкого поэта:

В час, когда на горизонте не горит еще денница
И лишь тонкою полоской тьма по краю серебрится…

Ну а что касается тела, то Нуар, по всей видимости, права. Еще в переработочном цехе я обратила внимание, что несчастные коровы — это вовсе не коровы. Под шкурой у них — какие-то большие, темные кровяные пустоты, скользкие потроха, мослы с синеватыми округлостями, жилы, ошметки, словом, совсем не то, что со стороны кажется нам коровой.

135. День треволнений

На рассвете опять появился зловещий олдтаймер — черная «победа», арендованная у предприятия ритуальных услуг «Закат». Я слонялась поблизости и слышала каждое слово, поэтому сразу узнала, какая нелегкая их сюда принесла.

— Глухаря брать приехали, — похвастал осведомленностью Михай Дубина. — Прознали, что трансильванский-то князь глухарем прикинулся и в нашем лесу под большой лиственницей схоронился. И баламутит отселя народ супротив власти. Он же и могиканов энтих сюда призвал, за свободу бороться. Что тоже доказанный факт.

Сломя голову бросилась я на поляну.

— Князь, спасайся! — крикнула я, став под лиственницей. — За тобой на черной машине приехали!

С соседнего дерева сонным голосом отозвалась сова — днем она вечно сонная.

— Да ведь тут живет только привидение. Как они будут его ловить?

— Привидение?

— Именно.

— Так, может, князь в привидении спрятался?

— Нету здесь никакого князя! — отрезала Нуар, метнув взгляд на сорок, что галдели поблизости на орешнике.

— Ага, поняла, — ответила я.

А сыскари были уже тут как тут.

Удалились они много часов спустя, пыльные, грязные, с чертыханиями и с пустыми руками, с колючками в башмаках и репейниками на штанах, толкая перед собой небогатый улов — двух связанных чернокожих скульпторов.

И при этом кляня своего информатора — одного из доверенных людей князя, который его и выдал, позарившись на солидный куш за голову невидимки.

Да выяснилось еще, что этот доносчик, по которому плачет веревка, этот иуда, раскрывший лесное инкогнито князя, этот подлый и низменный, вероломный и алчный тип не кто иной, как наш вертухай.

Один из охранников страусиной фермы.

Кто именно, этого я не знаю.

Но князь, я надеюсь, знает.

Говорят, что, пока я была в зоопарке, крот Игэлае съел кузнечика Сабо, так как тот оказался плохим наставником, не оправдавшим надежд ученика. Крот убедился в этом на собственном выступлении, на которое он пригласил избранную публику, сплошных знатоков-меломанов.

Перед сегодняшним совещанием ко мне подошла Бойси и, угостив персиком («…классный фруктик, отведай»), опять попросила не забывать о ней в Африке. Мы говорили недолго, потому что началось собрание.

Наш вожак, страдающий дислексией Капитан, попросил нас собраться после обеда. Все думали, ч. будут даны какие-то разъяснения насчет панических слухов о том, что ферма якобы заключила с бойней контракт на поставку девятнадцати взрослых страусов и шести малолетних. Вместо этого Сквалыга и страусиная ведьма тетка Лула набросились на меня, обвиняя во всех смертных грехах. Отвечать на такую подлость я считала ниже своего достоинства. Максико, разумеется, попытался меня защитить, но ему быстро заткнули клюв. И тогда слова попросила Бойси, моя подруга детства и главная героиня нашей авантюры с аистами, та самая, что минуту назад угощала меня персиком. Какое-то время она только разевала клюв и пробовала голос. А потом вдруг запела, да как!

И как бомба, разрываясь,
Клевета все потрясает
И колеблет мир земной.

Тот же, кто был цель гоненья,

претерпев все униженья,
погибает в общем мненьи,
пораженный клеветой,
Да, клеветой!

Так значит, Бойси тайком продолжала ходить на пение. Интересно, к кому? Загадка.

Замечу, что этот фрагмент знаменитой арии она исполняла, как и положено, басом.