Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи

Старушенция же, воспользовавшись переполохом, расплатилась у кассы, подхватила пакет, шмыгнула из лавки и, стуча зубными протезами и подошвами шлепанцев, растворилась в рыночной толчее.

Вот такая история. Поучительная и волнующая, но чего-то мне в ней не хватало, чего-то я недопоняла, и это меня тревожило, я никак не могла поверить, что все так и было, но поскольку никто ничего не сказал, то я тоже молчала.

16. О душе

А вообще, из чего состоит душа?

По словам Очкарика, люди на своих картинах всегда изображают душу в виде птицы.

Получается, что душа — это птица? Такая, как мы?

Не следует забывать, что мы, страусы, самые крупные птицы на свете. Так может быть, и душа у нас самая что ни на есть большая? Почему бы и нет?

Кто живет в птице? Другая птица?

Ну а в этой другой?

17. Уроки словозабвения

Уроки словозабвения в нашей стае проводит Глыба.

Дело в том, что кое-кто из старейшин заметил, что нам приходится учить слишком много слов, немыслимое количество слов и сложных грамматических правил. Из-за этого мир становится непонятным, а наши представления о нем — туманными. И все из-за языка. Этот неслыханно переусложненный язык люди придумали специально, чтобы держать нас, страусов, в рабстве, говорил Глыба, «но мы нашли выход из положения».

Перед занятиями он собирает какие-то ягоды, травы, грибы — корзины примерно так полторы. Всю эту смесь мы измельчаем в корыте своими клювами. Затем топчем ногами, и на третий день месиво начинает бродить. В начале урока словозабвения Глыба заставляет нас пить эту жижу.

Например, на последнем уроке мы забывали слово «любовь». Но я все же помню его, потому что пить зеленоватую бурду у меня не было никакого желания, и я обманула учителя, сделав вид, что отведала эту дрянь, и пошла на урок, так ничего и не выпив.

Глыба вещал нам о том, что самыми вредными являются слова, означающие вещи, которые невозможно потрогать, увидеть, услышать или понюхать. Такие слова всяк толкует как ему вздумается и использует, как он хочет, — в отличие от нормальных слов, таких, как охранник, кошка, яйцо, вода. А раз каждый их понимает по-своему, они порождают всякую путаницу, идиотизм, раздоры, сумятицу и хаос.

Одно из таких искусственных слов — «любовь». Его забывание происходило так: под руководством Глыбы, совершая ритмичные круговые движения головой, мы несколько минут хором повторяли слово. А потом, вращая головами в обратном направлении, скандировали слово задом наперед: вобюл, вобюл, вобюл. Не прошло и четверти часа, как мозги страусов избавились от этого, не имеющего однозначного толкования, слова, и все они облегченно, с гиком и ржанием, разбежались в разные стороны.

Рядом со мной остался лишь Максико.

— Думаю, что на следующей неделе дело дойдет до «веры», а потом до «надежды», — рассуждала я вслух. — Как же мы теперь будем жить без любви?

— Без чего? — изумился Максико. — Что за странные ты говоришь слова… Как ты сказала? Без людби… Без бюдли?..

Я промолчала. В воздухе резко пахнуло ведьмятиной. Из-за угла выкатились Глыба и тетка Лула, мелкорослая ведьма-страусиха, которые, как мне показалось, с любопытством прислушивались к нашему разговору.

19. Барнабаш

— Ты не знаешь, который час? — послышался на лесной дороге чей-то скрипучий взволнованный голос.

Человек был одет старомодно, на ногах — полуистлевшие пыльные башмаки.

— Половина четвертого. Мог бы и сам посмотреть, у тебя на руке часы.

— Никогда нельзя быть уверенным, что они не опаздывают, — проблеял он, при этом левое веко у него нервно подергивалось.

— Пол четвертого, говорю. А куда ты торопишься?

— Сегодня я наконец-то узнаю, как мне добраться до Храма младенца Иисуса.

— Но ведь это мифический храм, эфенди.

— Какой же мифический, если я его сам построил семьсот двадцать лет назад во искупление своих грехов. А который час? — Достав еще и карманные часы, он глянул на циферблат и посетовал: — Все часы показывают разное время!

— Как тебя звать?

— Барнабаш. Как меня еще могут звать!

— И во сколько ты должен там быть, эфенди? И где?

— Ровно в полночь на границе Медвежьей Земли я должен встретиться со спасателем-спелеологом. Однажды мне почти удалось с ним встретиться, но как раз в это время происходила смена империй, провинцию отделили и сменили в ней часовой пояс.

— Что за пояс такой?

— Ну передвинули время на час вперед. Так что мой спелеолог подождал полчаса и исчез под землей. Но теперь я там буду на два часа раньше. Как ты сказала, который час?

20. Скрипки, виолончели. На юг!