Читаем Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи полностью

Я услышала, или, может, мне только примнилось, что она взлетела. Как-то давно я сказала ей: «Ты знаешь, Нуар, ты летаешь ну прямо на цыпочках». Именно так она растворилась среди ветвей и на этот раз.

Петике, в усвоенном от него же стиле, я написала следующее:


Мрачную камеру моего сердца сейчас осветила свеча. Но прозрачные, как стекло, слова ничего обо мне не расскажут, друг мой, и будут молчать до конца времен. Слушай же эти слова, пока я не вернусь. И

После «И» я наклеила цветок незабудки. А на обратной стороне листа поместила цитату, найденную в одном из манускриптов, которые под фальшивыми переплетами валялись в сарае: Возможно, это были слова Мани:

И вот я освободился от мира ошибок. Я сбросил с себя шкуру льва. Я не позволил недругам задуть мой светильник. И бег свой направил в сторону блага. И вернулся на родину, радостный и ликующий. Гляди же: теперь я освободился даже от бремени смерти!


Возвращаясь из леса, я заметила у забора фермы нечто меня поразившее. Трое охранников закладывали кирпичом последние проломы, через которые мы обычно убегали в лес и возвращались обратно. Я едва успела проскользнуть на ферму. Кирпичи, суживая проход, ложились один на другой. Неужто китайцы? — подумала я, но времени на наблюдения у меня не было.

Когда я подошла к самым клеткам, от забора отделилась тень. Это была Пики, поравнявшись с которой, я услышала:

— Have a great night, Лимпопо.

— Ты что, свихнулась, Пики? Что значит «хэвэгрэйг»?

— Я просто пожелала тебе бурной ночи! Адьё, и до несвидания в Африке.

С одного из столбов ограды доносился монотонный голос Очкарика: сикось-накось, накось-выкусь, фокус-покус, бляха-муха, фигли-мигли, стуки-бряки, моле-кула, кука-реку…

Я вернулась домой. Максико, как мы и договаривались, ждал меня у колодца.

— Любовь. Тебе это слово знакомо, или его тоже стер в твоей памяти Глыба?

Неожиданно послышалась песня дрозда. Я узнала голос совы Нуар, которая подражала дроздам, которые мастерски подражали поэту, который, в свою очередь, подражал дроздам. Я повторила вопрос:

— Так ты знаешь, что такое любовь?

— Не знаю.

— Тогда пора узнать. Пойдем?

— Пойдем.


Дрозд запел о любви, которая на легких крылах облетает все уголки вселенной, из-под ног ее искрами сыплются звезды, и она, как огромная горнолыжница, мчится к нашей планете, чтобы наполнить собою сердца счастливых избранников.

151. Конец

Полночь давно уже миновала, скоро рассвет. Мой милый и верный возлюбленный Максико тоже заснул.

— Дгл, дгл, плёп, плё-лё-лёп, — вдруг послышалось далеко за забором, с ветвей большой лиственницы, — плёп-плёп, дёг-дёгл-дёгл…

Я знала, что это голос разыскиваемого с собаками князя, спрятавшегося так, что его никогда не найти, — голос призрака трансильванского глухаря, последнего из своего племени, чьи сыны перессорились-передрались, а дочерей соблазнили соседи… Плёп-плёп-плёпёлёп… А может быть, это грохот приближающихся колымаг и подкованных задом наперед коней нарушает ночное безмолвие?

Или стук легкой двуколки Матакита? Или сюда направляется странный мужик в своей крытой фуре, на тенте которой когда-то давным-давно изобразили пришествие венгров? Интересно, что за народ были эти венгры? Или скачет сюда из саванны Южная Звезда, и почти уже доскакал до забора фермы? Или я слышу биение своего сердца?

Вскоре под предводительством воздушного адмирала альбатроса Альби мы двинемся в путь.

Все пока спят по своим клеткам, спят глубоко, собираясь с силами, ища, призывая в самих себе ту немую, не шевелящую даже крылом, но все-таки не пропавшую птицу, которую кто-то наверняка отыщет в себе этой ночью, а кто-то уже никогда.

…Словом, завтра, когда охранники явятся, чтобы всех нас угнать на бойню, они обнаружат пустые клетки — а нас и след простыл!

— Што за шорт? — изумится шепелявый Злыдень. И, как знать, может, вечером, в пивнушке на окраине Коложвара или в «Русалке Самоша», кто-нибудь из дружков Зашибленного будет ему рассказывать: представляешь, сегодня ни свет ни заря меня разбудили какие-то звуки. Выхожу на крыльцо и при свете солнца, которое только-только восходит, и еще не погасших звезд замечаю, как под облаками несутся причудливой формы огромные тени. У одной из них под мышкой сверкает золотой диск. Они летят под звездным небом на юг. И поют.

Комментарии

1. О языке страусов. (Заметки автора-переводчика)

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2012 № 03

Император Запада
Император Запада

«Император Запада» — третье по счету сочинение Мишона, и его можно расценить как самое загадочное, «трудное» и самое стилистически изысканное.Действие происходит в 423 году нашего летоисчисления, молодой римский военачальник Аэций, находящийся по долгу службы на острове Липари, близ действующего вулкана Стромболи, встречает старика, про которого знает, что он незадолго до того, как готы захватили и разграбили Рим, был связан с предводителем этих племен Аларихом и даже некоторое время, по настоянию последнего, занимал императорский трон; законный император Западной Римской империи Гонорий прятался в это время в Равенне, а сестра его Галла Плацидия, лакомый кусочек для всех завоевателей, была фактической правительницей. Звали этого старика и бывшего императора Приск Аттал. Формально книга про него, но на самом деле главным героем является Аларих, легендарный воитель, в котором Аттал, как впоследствии и юный Аэций, мечтают найти отца, то есть сильную личность, на которую можно равняться.

Пьер Мишон

Проза / Историческая проза
Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи
Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи

В романе «Лимпопо» — дневнике барышни-страусихи, переведенном на язык homo sapiens и опубликованном Гезой Сёчем — мы попадаем на страусиную ферму, расположенную «где-то в Восточной Европе», обитатели которой хотят понять, почему им так неуютно в неплохо отапливаемых вольерах фермы. Почему по ночам им слышится зов иной родины, иного бытия, иного континента, обещающего свободу? Может ли страус научиться летать, раз уж природой ему даны крылья? И может ли он сбежать? И куда? И что вообще означает полет?Не правда ли, знакомые вопросы? Помнится, о такой попытке избавиться от неволи нам рассказывал Джордж Оруэлл в «Скотном дворе». И о том, чем все это кончилось. Позднее совсем другую, но тоже «из жизни животных», историю нам поведал американец Ричард Бах в своей философско-метафизической притче «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». А наш современник Виктор Пелевин в своей ранней повести «Затворник и Шестипалый», пародируя «Джонатана», сочинил историю о побеге двух цыплят-бройлеров с птицекомбината имени Луначарского, которые тоже, кстати, ломают голову над загадочным явлением, которое называют полетом.Пародийности не чужд в своей полной гротеска, языковой игры и неподражаемого юмора сказке и Геза Сёч, намеренно смешивающий старомодные приемы письма (тут и найденная рукопись, и повествователь-посредник, и линейное развитие сюжета, и даже положительный герой, точнее сказать, героиня) с иронически переосмысленными атрибутами письма постмодернистского — многочисленными отступлениями, комментариями и цитированием идей и текстов, заимствованных и своих, поэтических, философских и социальных.

Геза Сёч

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги