Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Проблема с визами встала в очередной раз в апреле, когда Лина убедила Сергея выступить вместе с ней в Милане. Она возобновила занятия в надежде получить приглашение на прослушивание, но никаких предложений не поступало. Для организации концерта Лина нашла поддержку в лице писателя и режиссера Энцо Феррьери, которого она считала настолько тяжелым на подъем, что чуть ли не за фалды притащила во Дворец Киджи в Риме. Необходимо было оформить визу для Сергея. Помимо этого, они должны были согласовать дату концерта, программу и стоит или нет делать антракт. Лина насмехалась над Феррьери, называя «беспомощным итальянским бизнесменом». К заслугам Феррьери она относилась безо всякого почтения… Oh, queste donne sono terribili (О, как ужасны эти женщины)! – кричал Феррьери, дергая себя за волосы[164].

Он предложил свой зал Il Convegno для проведения концерта. Il Convegno располагался рядом с Ла Скала на улице Боргоспессо (via Borgospesso), где теперь находятся дизайнерские бутики. Лина сходила туда на концерт клавесинистки Ванды Ландовски и поняла, что ее не устраивает акустика. Зал больше подходил для проведения дискуссий и чтения лекций; собственно, он и был предназначен для этой цели.

Составление программы концерта оказалось сложной задачей, поскольку Феррьери в последнюю минуту настоял на включении произведений Мусоргского и Бородина. Хотя окончательное решение было за Сергеем, Феррьери и Лина предварительно договорились о полуторачасовой программе, включающей романсы на стихи Бальмонта (Лина должна была петь по-французски); Сонату для фортепиано № 2; марш из оперы «Любовь к трем апельсинам»; Токкату и одну из фортепианных пьес из цикла «Мимолетности». Феррьери предложил устроить концерт 27 апреля. Дата была идеальной – в Ла Скала в этот вечер спектаклей не намечалось, а значит, можно было рассчитывать на внимание со стороны прессы. Этот концерт станет совместным выступлением Лины и Сергея. Первым и далеко не последним.

Лина надеялась, что Сергей приедет за несколько дней до концерта и задержится после, и тогда они сбегут из шумного и задымленного центра Милана и проведут вместе несколько дней в тихом пригороде. Сергей может сэкономить деньги, живя в ее квартире; рояль был хорошо настроен, и новые соседи были спокойными. Следующий концерт у него был в Париже, и Лина предложила Сергею поехать в Париж из Милана, не заезжая в Этталь. Сергей должен взять с собой смокинг, писала Лина, но мать следует оставить дома. «Поводов для ревности у нее нет, поскольку в Париж я с тобой не еду. Но тебе следует позаботиться о собственном удобстве. Подозреваю, она просто хочет приобрести новую шляпку и пару безделушек. Я могу купить все, что ей надо, и привезти в Этталь»[165]. Лине хотелось, чтобы в эти дни Сергей принадлежал только ей, и, чтобы уловка удалась наверняка, написала Марии Прокофьевой, спрашивая, какой размер шляпы ей нужен.

Феррьери не удалось добиться получения визы для Сергея, пришлось обращаться за помощью к русскому знакомому в Риме. Концерт вынужденно перенесли на начало мая. Но к 1 мая визы все еще не было. Прошла первая неделя мая, вторая, а визы все не было, хотя, по словам посредника, один из секретарей Муссолини утверждал, что все в порядке. «Твой Прокофьев, очевидно, опасный человек», – шутил Феррьери. И тут Лина удивилась, почему не догадалась раньше – итальянское правительство фактически перестало выдавать визы русским, чтобы помешать проникновению «коммунистической заразы»[166]. Выручили ее знакомые из Ла Скала, запустив бюрократическую машину, и в результате Феррьери назначил выступление «гвоздя программы» «Серджио Прокофьева» и «синьоры Любера» на 21:00 18 мая. Это был десятый, заключительный концерт сезона в Convegno. К счастью, дата вписывалась в график Сергея. Но, увы, из назначенного ранее договора было вычтено сто лир. С драгоценной визой Сергей прибыл прямо из Парижа, где выступал с циклом романсов на стихи Бальмонта.

К радости Сергея и облегчению Лины, концерт имел успех. Сергей сказал Сталю, что «не слишком надеялся, что потомкам Верди понравится моя музыка. Но это не имело значения, поскольку им понравились мы, и рецензии служат лучшим доказательством»[167]. Сталь и его жена, «примадонна» Янакопулос, получили вырезки из газет, и Лина была довольна, что наконец смогла блеснуть. Сталь признал, с трудом скрывая зависть, что первое исполнение цикла из пяти песен для голоса и фортепиано в миланской программе принесло Лине признание.