Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Они знали, что находятся под наблюдением; их передвижения контролировались, а разговоры записывались. Но то же самое происходило в Париже, когда Сергей встречался с Болеславом Яворским в «Дю Геклене», ресторане рядом с их домом в 15-м округе. В России Сергея беспокоило только одно – судьба двоюродного брата Шурика, политического заключенного. Он просил Цуккера и других при случае походатайствовать о пересмотре дела его брата, но все либо отвечали, что этот вопрос не в их компетенции, либо объясняли, что ситуация сложная и ничего нельзя сделать. Красный Крест помог сократить срок, но этот вопрос продолжал находиться в ведении ОГПУ – Объединенного государственного политического управления, политической полиции Сталина. К концу пребывания Прокофьевых в Советском Союзе выдающийся театральный режиссер Всеволод Мейерхольд, давний поклонник Сергея, обещал помочь, подключив обширные связи. Но ничего не добился, и Шурик остался в тюрьме. Рассказывая о поездке, Лина мало говорила на эту тему, только заметила, что мужу все время приходилось следить за тем, чтобы говорить правильные вещи в нужное время, и учитывать предостережения и советы окружающих. По прошествии многих лет она решила разобраться в том, почему в 1927 году она не смогла понять реальное положение дел.

6 марта в одиннадцать вечера Прокофьевы выехали из Советской России в Советскую Украину. Они уезжали с Курского вокзала, рядом с которым находился их будущий дом, отведенный для проживания политических деятелей (членов Совета народных комиссаров) и деятелей искусства. Но в 1927 году это здание еще не было построено, и вокруг работали металлургические заводы и текстильные фабрики.

Сергей должен был дать по два концерта в трех самых крупных городах – Харькове, Киеве и Одессе. Кроме того, он надеялся получить гонорар в случае постановки на Украине оперы «Любовь к трем апельсинам». Когда поезд проехал мимо деревни, в которой прошло его золотое детство, он отметил это в дневнике, но не стал упоминать, что во время Гражданской войны танки стерли деревню с лица земли[233]. Лина рассказывала, что об этом Сергею сообщила то ли местная крестьянка, то ли подруга детства. Она, вероятно, имела в виду Веру Реберг, дочь доктора Альберта Реберга, соседа и друга родителей Прокофьева по Солнцовке, которую Сергей и Лина навестили в Харькове. Лина предположила, но не была уверена, что деревню отстроили заново, и на месте деревянных домов появились строения с оштукатуренными стенами – или наоборот.

В то время Харьков был столицей Украинской Советской Социалистической Республики и оставался столицей до 1934 года, после чего столицу перенесли из Харькова в Киев. Сергей давал концерты в зале Государственной Украинской оперы, где, он надеялся, будет поставлена его опера «Любовь к трем апельсинам». Но театр ждало мрачное будущее. В 1930 году его выберут местом сталинских показательных судов. Тысячи представителей украинской интеллигенции будут арестованы и расстреляны. В свободный от концертов день Сергей прогулялся по городу. Больше всего ему запомнились грязь на улицах, контрафактные издания его собственных произведений, продававшиеся с одобрения правительства, и некрасивая архитектура. Сергей обратил внимание на строящееся здание в стиле псевдоконструктивизма, но названия его не знал. Это было здание Госпрома (по-украински Держпром), Дом государственной промышленности, цельный монолитный массив железобетона, состоявший из группы разновысоких башен, соединенных переходами. По указанию Харьковского НИИ гигиены ручки на дверях Госпрома были медными. Медики советовали использовать медь, характеризующуюся бактерицидными свойствами и, по данным тех лет, уничтожающую микробы.

Прокофьевы остановились напротив, в гостинице «Красная», еще одном величественном здании, сделанном на века. В гостинице не хватало обслуживающего персонала, в номере не было холодной воды, а телефон прослушивался. В дневнике Сергей так описал номер: «Нам был отведен огромный номер из двух комнат с ванной, в достаточной мере нелепый. В ванне, например, течет только горячая вода, и, чтобы ее принять, надо напустить и ждать полчаса, чтобы она остыла. Из номера телефон прямо в город, а звонка к официанту нет, так что я искал в телефонной книжке номер нашего отеля, дабы позвонить туда по городскому телефону»[234]. Как бы ни хотелось им принять ванну, но они не решились это сделать, поскольку ванна «выглядела какой-то прокаженной»[235]. Потом им объяснили, что эмаль покрылась пятнами не от грязи, а от чистоты, поскольку после каждого постояльца ее моют кислотой.

10 марта с заляпанными грязью чемоданами они сели в поезд, идущий до Киева. Им не удалось добиться отдельного купе, и в результате Лине пришлось ехать вместе с какой-то украинской чиновницей, которой, видимо, не спалось, и по-этому она всю ночь увлеченно рассказывала о своей семье и родной деревне.