Линда

Машина Джеффа прибыла, и я несколько раз водил ее, когда мы все четверо этим летом куда-нибудь выбирались. Она была низкая, длинная, светло-серая и великолепная. У нее были великолепные тормоза, великолепный руль, великолепные сиденья, великолепные окна и потрясающая скорость. Катила эта машина так легко и плавно, что вы и не замечали, как стрелка спидометра переходила за семьдесят.[1] Когда после этого чуда я снова вернулся к своей собственной машине, мне показалось, что я нахожусь в девяти футах от земли и что вокруг меня все дребезжит. Должен признаться, что я с удовольствием предвкушал, как поведу эту изумительную штуку до самой Флориды.

Помню, в одно из воскресений я что-то мастерил во дворе, а Линда загорала. Я подошел к ней, неслышно ступая по траве. Она лежала на спине, и лицо ее с белыми пластиковыми кружочками на глазах выглядело странно. Я подумал, что она спит, но затем увидел у нее в руке сигарету. Она медленно подносила сигарету к губам, затягивалась и так же медленно выпускала дым. Мне вдруг захотелось узнать, о чем она думает. Эти пластиковые заслонки на глазах придавали ее лицу какую-то загадочность. На бронзовой коже выступили бусинки пота. Освещенное солнцем тело было исполнено такого совершенства, что казалось, это лежит не живая женщина, а античная статуя, таинственным образом перенесенная в нашу эру из далекого прошлого.

У меня было странное ощущение, будто я совсем незнаком с ней. Я окликнул ее, и она, сняв с глаз эти белые кружочки и искоса посмотрев на меня, спросила:

— Что? Что такое?

Это снова была Линда, и я вернулся к своей работе. Я знаю теперь, о чем она думала, когда я стоял и глядел на нее, и я готов поверить, что зло создает собственную специфическую ауру и что, оказавшись в сфере ее действия, чувствуешь, как сердце твое сжимается от холода.

Но в тот день я просто поежился, ничего, по существу, не поняв. Я был обыкновенным, тихим Полом Коули — человеком среднего роста, с узким маловыразительным лицом, покатыми плечами и неопределенного цвета волосами, которые за последние годы так поредели, что сквозь них в электрическом свете начал уже проблескивать скальп. Я знал себе истинную цену. Я был толковым работником с упорным аналитическим складом ума и способными к технике и ремеслу руками. Я давно расстался с юношескими мечтами о славе. Я знал свое место и свой мирок — свою работу, свой дом и свою беспокойную и красивую жену.

Я знаю теперь, что Пол Коули был дураком, одним из тех, о ком можно прочесть в бульварных листках. Эти дураки воображают, что впереди широкая, надежная дорога, а на самом деле бредут по узкой, окутанной тьмой тропке.

***

Жара продержалась еще целых две недели после Дня труда.[2] Затем сразу похолодало, и листья начали желтеть. Я привел в порядок свои рыболовные снасти, запасся аккредитивом и купил все необходимое для пребывания на пляже. Я много работал, стремясь разделаться со всеми делами до отпуска. Я знал, что к моему возвращению их и так накопится достаточно.

Последние дни тянулись бесконечно долго. Наконец наступила пятница, двадцать второе. Я попрощался с сослуживцами. Было как-то странно уходить в отпуск, когда лето уже кончилось. Я оставил свой адрес на случай, если потребуется связаться со мной.

В пятницу вечером Джефф и Стелла привели к нам свою машину со всем багажом. Наши вещи тоже были уже упакованы. Джефф привез мне билеты на обратную дорогу в самолете, и я дал ему чек. Они должны были прилететь в Сарасоту 27-го вечером, а мы прибывали на место 25-го, так что у нас было время устроиться, прежде чем ехать в аэропорт за ними. Они взяли мою машину и ключ от гаража, чтобы перед отъездом поставить ее на место.

Ранним утром мы с Линдой отправились в путь. Мы приехали в Хукер в понедельник в пять часов пополудни. Поездка прошла без всяких происшествий. Вести машину было легко. Линда всю дорогу вела себя непривычно тихо. У нас не было никаких затруднений с мотелями, и на дорогах в это время года не было пробок. Мы ехали из осенней прохлады в лето.

Хукер оказался маленьким сонным городишком, эклектически застроенным в период бума двадцатых годов. Улицы его утыкались в пальмовые рощи, сквозь потрескавшийся асфальт пробивалась высокая трава. Здесь было тихо и жарко, и на широкой главной улице стояло несколько запыленных автомобилей. Я подъехал к лавке Джетро, и, когда вышел из машины, на руку мне сразу опустились два больших черных ленивых москита.

Летти Джетро была огромной поблекшей молодой женщиной в хлопчатобумажном платье, плотно облегавшем ее внушительную фигуру. Она дала мне ключи и сказала: