Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»

трансляцией, не позавидуешь. Это к тем, кто тянет комсомольские и партийные обязанности в дополнение к иной должности, помполит снисходителен и готов любой момент обсудить по три раза. Сам говорит: ты, товарищ, должен доказать, что ты настоящий комсомолец, четкой работой по боевому расписанию. Все прочее – довесочек. С тех же, у кого забота о политическом состоянии корабля – профессия, спрос иной. Пустобрехи и чинуши на борту боевого корабля не нужны. Неверно подобранные песни для мичмана-политрука – то же самое, что для него, артиллериста-зенитчика, стрельба «в молоко». Не на учениях – в бою…

Спустя несколько минут бравурные мелодии стихли. Над кораблем разнеслись суровые, скорбные слова:

У дальней восточной границы,

В морях близ японской земли,

Там дремлют стальные гробницы,

Там русские есть корабли…

Песнь о Цусиме.

Напоминание о том, что может случиться, если недооценить врага, если недостаточно хорошо исполнять долг. А еще – призыв на бой. На бой с врагом внешним, вне зависимости от его политической окраски.

Пластинка записана по случаю боев на Хасане, что вызывает вопросы.

– Это ж против японцев!

– Это против того, чтобы мы кормили рыб, – отвечает комсорг. – Слышите? «Готовьтесь к смертельному бою, за нас отомстите врагам!» Так поется. И если завтра врагом окажется британский флот или итальянский, а не японский -разве будет проще?

Не будет. Потому линейный крейсер «Фрунзе» должен быть готов к бою. Как можно скорей!

12.00. ЛКР «Фрунзе», мостик, левое крыло

На мостике – распахнутые навстречу семи ветрам штормовые ставни. Стекол нет, вылетели в шторм, новые вставлять некогда. Капитан первого ранга Лавров, не щурясь, смотрит навстречу легкому западному ветру. Позади, вежливой тенью, застыл снежно-седой офицер с молодым лицом.

– Что у вас, Иван Иванович?

– Восстановление носового радиоуловителя невозможно, антенну заменить нечем. Кормовой функционирует, но нуждается в испытании. Без поверки я не смогу поручиться за его показания. В связи с этим прошу о двух самолето-вылетах бортовых гидропланов в интересах бэче-четыре. Программа полетов – вот…

Представить Ивана Ренгартена без папки с бумагами невозможно. Спроси его, почему всякую мелочь нужно оформлять на канцелярский манер, получишь ответ:

– Бумага – лучший свидетель невиновности. Особенно, если ее копии хранятся во многих местах…

Ренгартен – один из знаменитой «весенней сотни». Была такая попытка сломать флот и «старую школу». В декабре двадцать девятого года ГПУ разом взяло сотню морских командиров, всех из бывших офицеров царского производства. Так «молодая школа», вышибленная с флота в армейские силы береговой обороны и пограничную охрану, сводила счеты с победителями. Иван Ренгартен в списке задержанных оказался младшим по званию – единственным курсантом Морской академии, удостоившимся внезапного ареста.

Потом была гонка: ГПУ пыталось поскорей выбить показания и оформить заговор. Копали глубоко, под наркома флота Галлера. Старались, торопились так, что иным из «сотни» пришлось не один месяц поправлять здоровье, но флагман успел первым. Рванул трубку – не к Самому, к генеральному прокурору. Арест морского офицера без санкции непосредственного начальника – прямое нарушение социалистической законности, не так ли? Говорят, Вышинский, пока слушал короткую речь Галлера, медленно вставал из кресла – так башня главного калибра поднимает ствол для стрельбы на предельную дальность. После чего спокойно сказал:

– Это не правонарушение. Это переворот. Мне нужно…

Вооруженная сила. Роты, батальоны, полки. Лучше – с подготовкой для городского боя. Морская пехота? Да, отлично. Сколько? Нет, мало. Да, высадить десант из матросов, поднять в ружье штабы. Да, поднять эсминцы по рекам, ввести крейсера в порты. «Аврору» не трогать: слишком символично.

Немедленно, немедленно звонить Самому – с двух сторон, с сообщением, что операция началась, и отменить невозможно.

Главное – скорость!

С тех пор один из эсминцев Черноморского флота непременно носит гордое имя «Вышинский».

Ренгартена из застенка освободили сравнительно целым -за столь мелкую сошку не успели взяться. Оттуда он вышел без единого седого волоска, и, хотя манера речи крепко поменялась, да и любовь к бумагам у Ивана Ивановича пошла с тех невеселых времен, в начале тридцатых это был обычный молодой человек, разве немного сумрачный. Сейчас по нему словно безвременьем мазнуло: на лице нет эмоций, нет возраста. Нет жизни.

Не себя, собственного отца напоминает. Точно бывший начальник секретного отдела при адмирале Непенине, умерший от тифа в двадцатом, явился с того света помочь родному флоту с радиоделом.

Ренгартен-старший – это радиоперехват, и пеленгация, и постановка помех. Младший – радиоуловители. Поговаривают, что в новом «Редуте-3» три четверти – его заслуга. Он лучший связист советского флота, оттого и служит на «Фрунзе».

Потому…

– Зная вас, Иван Иванович, предположу, что заявка на новый носовой РУС готова.

– Так точно, товарищ капитан первого ранга, готова. Подпишите здесь.