Линейцы

– Я попробую объясниться. Итак, только мне всё происходящее с нами напоминает какой-то псевдоисторический водевиль? Мы оба, образованные, начитанные, культурные и просвещённые люди двадцать первого века, вдруг начинаем вести себя как торкнутые на всю голову ролевики. Вася, это ненормально. Вы не такой, я не такой. Мы так ничего и не узнали об истинных причинах нашего присутствия здесь, но уже по колени влезли в ишачий жир! Молчите, я не закончил.

– Просто хотел намекнуть, что кинжал острый, а ты эмоциональный…

– Ах да, извините! – Молодой человек не глядя сунул клинок в ножны и продолжил: – Мы освобождаем Линию, изгоняем с неё пришельцев – это хорошо и правильно, верно? Но что будет потом? Ермолов продолжит притеснение народов, его методы борьбы с бандами приведут лишь к большему озлоблению местного населения. Огонь мюридизма[38] захватит весь Кавказ! Потом его сместят, дадут отставку, а в столице Российской империи многие интеллигентные и либеральные люди даже не подадут ему руки!

– Ты прав. Ермолов, пожалуй, самая сложная и противоречивая фигура во всей истории кавказских войн. Но его жёсткость к врагу всегда уравновешивалась добротой к мирному населению. Он любил горцев и понимал их. В ермоловских войсках были целые отряды грузин, кабардинцев, лезгин, осетин и чеченцев. «Служи честно!» – ничего большего он не требовал.

– Он сжигал аулы и выселял народы! Вася, вспомните мой доклад, я же цитировал записи Алексея Петровича! «В случае воровства аулы обязаны выдать вора. Если скроется вор, то выдать его семью. Если жители села дадут возможность и семье преступника совершить побег, то обязаны выдать ближайших его родственников. Если не будут выданы родственники – селения ваши будут разрушены и сожжены, семьи распроданы в горы, пленные повешены». Это, по-вашему, мирное вхождение Кавказа в общую семью российских народов?! – напирал Заурбек.

– Все осуждали Ермолова за прямолинейность, но те, кто приходил после него, всё равно начинали действовать так же, как он. Те же мирные горцы первыми сдавали все сведения о русской армии, они же кормили и поили банды абреков, им же привозили на перепродажу пленных. У каждого своя правда. Да, горец считает священным своё право жить разбоем! Вспомни того же Лермонтова…

– Опять Лермонтов, в каждой теме непререкаемый авторитет! Что он знал о наших традициях?!

– По факту, даже больше, чем ты, – спокойно парировал подпоручик. – Вот из той же поэмы «Измаилбей»:

И дики тех ущелий племена,
Их бог – свобода, их закон – война.
Они растут среди разбоев тайных,
Жестоких дел и дел необычайных;
Там в колыбели песни матерей
Пугают русским именем детей;
Там поразить врага – не преступленье;
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро – добро и кровь – за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь…

– Но суть не в этом. Наши предки сумели договориться между собой. Как мы теперь будем договариваться?

– В смысле?

– Заур, ты мне тут целую лекцию прочёл, ради чего? Чтобы я понял, как ты не хочешь идти на ануннаков? Да не ходи!

– Если бы я мог, то, возможно, вообще стал бы на их сторону!..

– Шикардос… – Василий посмотрел другу в глаза, но тот не отвёл взгляда. – Только деду Ерошке не говори, он шутить не любит.

После этого второкурсник поправил некогда белую фуражку, молча набрал полный кумган воды и не оборачиваясь пошёл к аулу.

– Да чтоб ты знал, даже у пленённого, у замирившегося Шамиля царская пенсия в Калуге была выше, чем у твоего героического генерала Ермолова!

Василий никак не отреагировал на презрительный выкрик в спину. Горячий владикавказец постоял пару минут, кидаясь камнями в речку, кое-как успокоил нервы и, закусив губу, поплёлся в ту же саклю. Больше идти было некуда. Не к ануннакам же на поклон, в самом-то деле?

Говорят, что экстремальные условия меняют людей. Никому не известный, скромный серый парнишка вдруг становится героем, а ухарь, балагур, душа всей компании, прячется от пуль. Застенчивый питерский интеллигент бьётся врукопашную в окопах, простые рабочие с тракторного завода держат оборону Сталинграда, не сдавая ни пяди родной земли, упрямый чеченец отказывается подчиниться приказу политрука отступать и один у пулемёта заставляет захлебнуться атаку немцев, а расказаченный казак, георгиевский кавалер, потерявший в революцию половину родни, гордой песней поднимает лежащий взвод в бой на фашистов. Кто знает, какие светлые или тёмные силы таятся в человеческой душе…

– Из-за чего сыр-бор, хлопчики? – не отрываясь от чистки ружья, спросил дед Ерошка. – Пришли-от по одному, смурные, ровно вместо рассолу масла подсолнечного из горла отхлебнули. А энто уже не опохмелка, а так, сплошная конфузия, особливо ежели до сортиру далеко.