Линейцы. Дилогия

Горцы сражались отчаянно: они стояли на своей земле, убивая своих жён и детей, а потом безрассудно бросались на верную смерть. Солдаты прикрывали друг друга, офицеры шли в самую свалку, никто не ждал пощады, огонь пожирал дома, пороховой дым ослеплял людей, и эта кровавая бойня длилась несколько часов. Здесь не было героев в белом, здесь была война.

От большущего аула остались сожжённые развалины, русским удалось спасти едва ли две сотни женщин, детей, стариков, с десяток раненых мужчин, был убит каждый пятый солдат, сам генерал Сысоев тяжело ранен, но победа оказалась столь впечатляющей, что самые горячие горские джигиты уважительно признали могучую силу русского штыка.

Поэтому когда следом было взято селение Истису, там бои длились едва ли с полчаса. Практически без сопротивления сдались Ноенберды и Аллаяр-аул, а маленькая крепость Хошгельды вообще встретила генерала Ермолова хлебом-солью.

Участник кавказских войн поручик Михаил Лермонтов как-то написал такие строки:

Какие степи, горы и моря
Оружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделят рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!

Кого-кого, а поэта, дважды награждённого за личную храбрость в стычках с горцами, никак не упрекнёшь в презрении или неуважении к противнику.

Но именно это и тревожило сейчас мятежную душу Заура Кочесокова: почему он, черкес по крови и рождению, стоит на чужом берегу? Быть может, его место на противоположной стороне, в рядах отважных соплеменников, с шашкой и кинжалом, на горячем кабардинском жеребце? Как получилось, что он поставлен изображать кунака, денщика и чуть ли не прислугу этого самодовольного русского Васи, который вообще ничего не понимает в кавказских традициях, лезет куда не просят, с бесцеремонностью косолапого щенка московской сторожевой, счастливого, невоспитанного, милого, но кусачего?

Уж, наверное, ему-то все эти приключения, бои, беготня, рваный сон, несбалансированное питание и отсутствие туалетной бумаги под кустом только в радость! Да если бы не хладнокровие Заура, этот неотёсанный старшекурсник был бы зарублен чеченцами ещё в самом начале, у безымянной горной речки! И ведь именно там, именно тогда гарантированно стоило хотя бы задуматься: а действительно, на каком же берегу ты стоишь, на своём или на чужом? Задуматься и принять решение…

Сон оборвал мысли молодого владикавказца как раз на том моменте, когда он твёрдо решил уйти в горы и присоединиться к отрядам мятежного имама Шамиля. Пусть даже как будущий историк он прекрасно отдавал себе отчёт в том, чем это закончится…

* * *

Дед Ерошка проснулся первым. Говорят, старикам вообще нужно спать мало. Он осторожно потянулся, сунул пистолет за пояс и вышел из дома. Лошади стояли спокойно, за ночь они отдохнули, можно было бы седлать и возвращаться в свой секрет. Татьяна присоединилась к деду буквально через пару минут, чуткости её сна могла бы позавидовать любая рысь или волчица. Разговаривали негромко, чтобы зря не будить остальных.

— Рукав бы зашить, дедуль.

— Дак то мелочь, в пещерке, поди и заштопаешь.

— Самого не задело?

— Ни раза! Да и хлопчики-то себя показали настоящими линейцами, друг за дружку-от держались крепко, труса не праздновали. Что татарин, что офицерик, лихостью и удачей не обижены. Один-от ажно за шайтаном нашим в дудку лезть не испужался, сам вышел и его вывел. Другой при мне двоих часовых врукопашную завалил, без оружия, лоб в лоб! Не обманулся в них Ляксей Петрович!

— Да и пёс с ними!

— Чего ж вдруг-от?

— А того ж… Лучше скажи, что у нас там за Линией? Я так поняла, будто крепость какая иноземная. Вся из стали, пушкой не пробить, живут там злыдни-демоны, а служит им всякая нечисть из пришлых да иногородних.

— Поднимай выше, Танюшка — из инопланетных! Я и сам не всё понял, но-от щас расскажу…

В этот момент доверительный разговор внучки и деда был бесцеремонно прерван тревожным ржанием каурой кобылы. В лесу притихли птицы, земля под ногами начала вздрагивать. Старый пластун озадаченно покачал головой:

— Опять двуротый Шаболдай в горах чикиляет[35]!

— Давно б стрельнули его, а?

— Дурачков на Кавказе любят, такого грех убивать. Сходи ужо, прогони супостата.

Татьяна взлетела на спину своей лошадки, даже не тратя времени на седлание.

— Ружьишко-то возьми.

— Так обойдусь. Поди, не в первый раз.

— Ну, с богом…

Каурая пустилась с места в намёт. Через Мёртвый аул вела одна дорога, и, доскакав до самой окраины, казачка спрыгнула на большой валун и уселась на него, подвернув ноги на азиатский манер. К её лёгкому удивлению, в небесах не парили соколы, а над плоскими крышами домов не проносились жужжащие джинны. Обычно они здесь частые гости, но, видимо, не в этот день.