Лингвистические парадоксы

В рассказе А. П. Чехова «Дома» прокурор окружного суда хочет убедить своего малолетнего сына в том, что таскать табак и курить нехорошо. Не случайно Чехов выбрал в герои именно прокурора, юриста, так сказать, профессионального оратора, специалиста, социальное назначение которого в том и состоит, чтобы уметь убеждать. Отец сначала эмоционально, осуждает мальчика: «Я тебя не люблю, и ты мне не сын...» Однако это не действует, не кажется ребенку правомерным или справедливым. Мальчик-то знает точно, что он все-таки сын, и отец его любит — на то он и отец. Тогда прокурор переходит на привычные категории судебной речи, использует логику: «Ты не имеешь права брать табак, который тебе не принадлежит. Каждый человек имеет право пользоваться только своим собственным добром». Все справедливо, но не действует. Отец обращается к медицинской стороне вопроса: «Особенно же вредно курить таким маленьким, как ты. У тебя грудь слабая...» Наконец, переводит разговор в морально-психологический план и т. п. Не действует, хотя все логически безупречно, сказано совершенно понятно, доступным, казалось бы, языком. И тут уже было отчаявшийся родитель вдруг понимает: «Чтобы овладеть его вниманием и сознанием, недостаточно подтасовываться под его язык, но нужно также уметь и мыслить на его манер». После этого приходит верное решение: «Слушай, — начал он... — В некотором царстве, в некотором государстве жил-был себе старый, престарый царь...» У старого царя был единственный сын, который курил. От курения царевич умер. Дряхлый и болезненный старик остался без всякой помощи. На Сережу вся сказка произвела сильно впечатление. Он вздрогнул и сказал упавшим голосом: «Не буду я больше курить...»

Пусть нас не смущает примитивизм и, может быть, необычность примера. Сам принцип аргументации абсолютно верно указан писателем. Формой, которая обеспечила убедительность речи для данного конкретного слушателя, стала сказка. В других случаях, возможно, сказка и не подействует. К сожалению, а может быть, к счастью — панацеи здесь не существует. Необходимо творчество.

Но прежде всего нужно знать технику аргументации, особые приемы рассуждения и построения речи. Целенаправленно этому обучали еще древнегреческие риторы. Учили на примерах, казусах. Вот, скажем, такая история. Молодой человек по имени Эватл поступил в ученье к философу Протагору, который согласился обучать его ораторскому искусству. Договорились, что заплатит за науку Эватл после первого выигранного им судебного процесса, т. е. тогда, когда на практике скажутся результаты ученья. Пройдя курс обучения, Эватл заявил Протагору, что денег ему платить не будет. Пусть Протагор подает в суд. И если процесс выиграет Эватл, то не о чем будет говорить: закон есть закон. Если же суд окажется на стороне Протагора, то и тогда Эватл не будет ему платить: ведь он проиграет свой первый судебный процес?. Протагор на это только усмехнулся и возразил, что в любом случае молодой нечестивец должен будет ему заплатить: если решение суда будет в пользу Протагора, то Эватл обязан будет заплатить: закон есть закон. Если же суд решит дело в пользу Эватла, то придется вспомнить об условии: платить за первый выигранный судебный процесс.

Так заплатит или не заплатит Эватл учителю? Как решить это дело? Так думаем мы, а для древних греков в этой притче важно было другое — определить, в чем ошибка, неточность рассуждения. Если мы научаемся точно и быстро видеть ошибку, то мы легко найдем и верный путь к истине. Если вам стало скучно, ответьте на такой вопрос: чем больше учишься, чем больше знаешь, тем больше забываешь; а чем больше забываешь, тем меньше знаешь, — так для чего учиться?

«Софистика все это», — говорим мы, забывая, что корень этого слова значит 'мудрость', что древнегреческие софисты были не только мудрыми, но во многих отношениях передовыми и прогрессивными людьми. «Схоластика», — говорим мы, забывая, что это слово одного корня со словом школа. В древнегреческой школе, куда ребенка отводил «педагог» — один из рабов-воспитателей, учили музыке и гимнастике. «Музыке» — значит всему, что находилось под покровительством муз — чтению, письму, счету, в том числе и музыке (в нашем смысле). Сначала учили «граммам», т. е. буквам (отсюда слово «грамматика»), затем ученье усложнялось. Юноши сидели скромно, сомкнув ноги, не проронив ни одного лишнего слова.

«Что быстрее всего?» — спрашивал учитель. Отвечать нужно было сразу и четко: «Быстрее всего ум». — «Что сильнее всего?» — «Сильнее всего необходимость, ибо она имеет власть над всем». — «Что мудрее всего?» — «Мудрее всего время, ибо оно открывает все». — «Что труднее всего?» — «Познать самого себя». — «А что легко?» — «Дать совет другому». — «Каким образом легче всего переносить несчастье?» — «Если испытывающий несчастье будет видеть, что враги его еще более несчастны»:- «Каким образом нам прожить наилучше и наисправедливее?» — «Если мы сами не будем делать того, что порицаем в других».