Лингво. Языковой пейзаж Европы

И раз уж мы заговорили о доме и лесе: те, кто пытался освоить немецкий с его сексуально озабоченными существительными, порадуются – в финском этой проблемы нет. Если в немецком дом среднего рода (das Haus), а лес – мужского (der Wald), то их финские эквиваленты (talo и metsa) унисекс, как и все финские существительные. И в то же время тот, кто ценит способность немецкого создавать новые существительные, склеивая вместе старые, будет рад узнать, что в финском слова тоже можно складывать как блоки лего: kirja – книга, kirjasto – библиотека. Так можно строить целые фразы. Taloissani (в моих домах) состоит из четырех компонентов: talo ‘дом’ (это мы уже знаем) + i множественное число + ssa ‘в’ + ni ‘мой’. Так что финский относится к агглютинативным (или склеивающим) языкам. Рай для начинающего. Никаких списков неправильных глаголов. Никаких загадок типа: почему sing (петь) превращается в прошедшем времени в sang, а bring (приносить) – в brought или почему try (пытаться) превращается в tried, а fly (летать) – в flew?

Конечно, и у финского есть свои недостатки. Пятнадцать падежей. Разные формы не, в зависимости от того, относится отрицание к я, ты, вы, он/она/оно, мы или они. И нет глагола иметь – финн скажет не я имею кота, а minulla on kissa, у меня есть кот (и в данном случае это очень верно – ведь понятно, что главное действующее лицо тут кот, а не я). С числительными тоже беда, потому что каждая составляющая должна получить свое падежное окончание, что приводит к образованию чудовищ вроде kahdestasadastakolmestakymmenestaneljasta (шестой падеж словесного выражения числа 234).

Однако: mikaan ei ole taydellista (22 буквы, из них 12 гласных). Перевод: ничто не совершенно (17 букв и только 7 гласных)

 Финский экспортировал в английский только одно слово, но какое удачное – sauna (сауна)!

 Sisu – спокойная и смелая решительность перед лицом несчастий. Это слово стало иногда использоваться в английском после Второй мировой войны.

55 Римляне к северу от Адрианова вала Фарерский

Фарерские острова – это горстка мокрых, промозглых и открытых всем ветрам скал. Их ближайшие соседи – довольно отдаленные и не менее бесплодные Шетландские острова и Исландия. Живет на Фарерах меньше пятидесяти тысяч человек. Поэтому неудивительно, что из всех официальных европейских языков именно фарерский изучается наименьшим числом иностранцев. Язык Фарерских островов (Faroe Islands, где far – означает овца, а oe или, точнее, ? означает остров, т. е. в буквальном переводе островов Острова овец) привлекателен только для любителей титанических и малопродуктивных усилий, своего рода лингвистов-экстремалов. Кроме тех, кто там родился, разумеется. Для всех остальных это бессмысленное предприятие: даже если вас когда-нибудь занесет на эти острова, с их обитателями можно без труда разговаривать на более распространенном датском. Все фарерцы говорят на датском, причем гораздо отчетливее, чем сами датчане.

Фарерский не только бесполезен, но и труден. Вместе с немецким и исландским он входит в тройку германских языков, в которых есть падежи (если точно, то в четверку). И это не те падежи, которые можно забормотать, как в немецком с его неразборчивыми dem, den и der. Падежные формы фарерского различаются ясно и недвусмысленно, как в латыни. Точно так же, как римляне говорили puella (девушка), puellae (девушки) и puellarum (девушек), обозначая падежи с помощью суффиксов, так и жители Фарерских островов говорят gentan, genturnar и gentanna. Кто мог этого ожидать – как бы римляне в открытом море намного севернее Адрианова вала?

Для упертых падежи могут оказаться незначительным препятствием, особенно если они учили в школе латынь. Но дальше их ждет другой барьер – в фарерском связь между орфографией и произношением весьма эфемерна. Глаза видят одно, а уши слышат совсем другое. Конечно, в английском то же самое. Но если в английском устная речь отошла от письменной естественным путем и произошло это постепенно, то фарерская орфографическая катастрофа разразилась внезапно и явилась делом рук человека по имени Венцеслав-Ульрих Хаммерсхаймб. В 1846 г. этот священнослужитель и фольклорист решил, что орфография его родного языка не должна следовать современному на тот момент произношению, а должна соответствовать речи, звучавшей столетия назад. В результате исландцы, чей язык очень близок к фарерскому, но более консервативен в сфере произношения, понимают фарерские тексты, хотя и не понимают устную речь.