Линия Брунгильды

Антонов. Двадцать две золотые десятирублевки. Еще от жены-покойницы серьги остались бриллиантовые, два кольца и мой золотой портсигар. (Внушительно.) Поднесли мне в Саратове, в день двадцатипятилетия сценической деятельности. Чествование было на всю Россию! В «Русском слове» была корреспонденция, в «Огоньке» появился мой портрет, о местной печати я и не говорю. Телеграмм сколько было!.. Я играл Менелая, это моя коронная роль. Так вот, и портсигар тоже стащили, разбойники.

Ершов. И спутников ваших обчистили?

Антонов. Их не обчистили, потому что у них не было ни... (оглядывается) ни гроша. Ведь спутники мои — это кто? Дочь Ксана, начинающая артистка, по сцене Кастальская... У нее большой талант, не я один — все говорят. Вся в меня. Затем актеры Никольские, муж и жена, и этот Иван Александрович.

Ершов. Жаль, что я не мог вас всех приютить: квартира у меня маленькая. Вас с дочерью поместить могу, а остальные трое уж как-нибудь проживут в корчме, я им указал.

Антонов. Родной мой, да мы и так по гроб жизни вам благодарны! Ведь вы же нас совершенно не знаете. (Полувопросительно.) Ну, меня, верно, понаслышке знаете?

Ершов. М-да... Врать не стану: ни малейшего понятия не имел.

Антонов(с явным неудовольствием). Вы, вероятно, не очень интересуетесь искусством? Могу без хвастовства сказать: меня русский народ знает. Я первый Менелай России и второй генерал Бум... Ну, одним словом, увидели вы, что приехали на этот пограничный пункт несчастные, ни в чем не повинные, ограбленные люди, увидели, что им негде преклонить голову... (Подносит платок к глазам.) Приютили, обогрели... Нет, все-таки свет не без добрых людей... Экий платок грязный, извините: мы ведь прямо с телеги.

Ершов. А остальные трое, значит, артисты вашей труппы?

Антонов. Никольские — актеры. А этот, Иван Александрович, наш аккомпаниатор, пристал к нам в Пскове. (Понизив голос, с конспиративным видом.) По секрету скажу вам, я думаю, он вовсе не артист, а так, под видом артиста пробирается на Украину. Говорят, к артистам украинцы и немцы относятся хорошо... Но это тайна, я только вам говорю. Ну а мы с Ксаночкой что же... Когда стало в Великороссии совершенно нечего жрать, решили мы пробраться к вам, на Украину. Что ж сидеть у товарищей? (Со злобой.) Тамбовский волк им товарищ. Думаем играть в Киеве. Меня там отлично знают. Обратились мы с Никольскими в Петрограде в Украинское консульство... (Нерешительно.) Собственно, я могу считаться как бы украинцем: моя фамилия, Антонов, правда, великорусская, но предки, кажется, жили где-то на юге. Брат моей покойной жены и сейчас в Ростове-на-Дону инспектором гимназии. Да я сам везде на юге играл с огромным успехом, в Киеве у Бергонье пел два года. У Никольских тоже есть в Одессе троюродная сестра. Так вот подите же, отказали мне в консульстве в бумагах: говорят, нет оснований, черти этакие. Вы подумайте только, из Петербурга в Киев русскому человеку проехать нет оснований, а? До чего дожили, а? Что ж нам было делать? Не дохнуть же с голоду! Решили пробираться нелегально, вот и попали к вам. Но как теперь быть, оставшись без гроша?

Входит Ксана, в пеньюаре, с распущенными волосами. Она прямо из ванны.

Ксана. Папочка, вы все об этой краже? Бросьте! Ну что же делать? Главное, мы через границу перешли и мы живы и здоровы. (Целует отца.) Папочка, ванна у них какая! Просто выходить не хотелось. Теперь я чистенькая, все свежее! Господи, как я рада и счастлива! Спасибо вам, милый Василий Иванович. (Неожиданно для самой себя вдруг целует и Ершова.) Извините меня, ради Бога!

Ершов. В жизни бывают и более неприятные сюрпризы.

Ксана. Я так счастлива. Вот не думала, что можно быть счастливой от ванны! Папа, теперь идите мыться вы... Василий Иванович, милый, дорогой, а можно будет и Ивану Александровичу у вас выкупаться?

Ершов (не без гордости). В нашем городишке есть две ванны: у меня и у ксёндза.

Антонов. Что это ты, Ксаночка, так заботишься об Иване Александровиче? Смотри у меня...

Ксана. Я о них всех трех говорю. В той корчме, верно, и рукомойника нет. Папочка, будет когда-нибудь весело вспоминать, как мы в двадцатом столетии, в 1918 году, пробирались на телеге из Петрограда в... уж я сама не знаю куда. Ведь это, Василий Иванович, Могилевская губерния?

Ершов. Была Могилевская губерния и больше не будет. Теперь это Украина и «зона немецкой оккупации».

Антонов (проникновенным голосом). Это тебе, Ксаночка, Бог даст, когда-нибудь весело будет вспоминать. А я не жилец на этом свете! Еще годик-другой, может, и протяну...

Ершов (радостно). Может, и того не протянете. Старому человеку долго ли умереть?

Антонов (с неудовольствием). Мне пятьдесят пять лет.