Линия Брунгильды

Фон Рехов. Как раз в обеденное время, в один час сорок пять, ежедневно с этой станции отходит поезд в Варшаву... Вы бывали когда-нибудь в Варшаве?

Иван Александрович(с недоумением). Бывал.

Фон Рехов. Хороший город.

Иван Александрович. Отличный.

Фон Рехов. Из Варшавы можно кружным путем проехать куда угодно и нелегально, и даже легально. Из Киева это гораздо труднее, надзор там строже.

Иван Александрович. Как жаль, что нельзя сесть в этот поезд и прокатиться в Варшаву.

Фон Рехов. Для того чтобы сесть в этот поезд, надо было бы иметь на паспорте печать. (Берет из ящика паспорт.) Вот это ваш паспорт. Если б сюда (показывает) поставить эту печать, то владелец паспорта мог бы в любой день в обеденное время пробраться из корчмы, пройти на станцию, показать эту штуку и сесть в поезд. Он благополучно доехал бы до Варшавы... Разумеется, вернуться на Украину ему было бы невозможно. Но из Польши сравнительно легко проехать за границу, куда-нибудь в Швецию. А оттуда можно двинуться, например, во Францию, или на Дальний Восток, или куда угодно... Ну-с, беседа наша кончена. Я сейчас позову стражника. Он уведет вас в корчму... Я вернусь через минуту. (Уходит, оставляя на столе паспорт Ивана Александровича и печать.)

Иван Александрович поспешно подходит к столу, раскрывает паспорт и берет в руки печать. Через отворенную фон Реховым дверь снова доносятся звуки музыки. Ксана поет: «Ужель меня ты не признала? Ведь я Парис, твой пастушок». Иван Александрович колеблется, затем кладет печать на прежнее место.

Фон Рехов(возвращаемся и с изумлением смотрит на лежащий на столе паспорт, затем переводит взгляд на Ивана Александровича. Повторяет с недоумением). Допрос кончен.

Иван Александрович. Вы сказали, что поезд в Варшаву отходит в час сорок пять?

Фон Рехов. Да...

Иван Александрович. А когда уходит поезд в Киев?

Молчание. Они смотрят друг на друга в упор.

Какая досада, что вы не забыли на столе печать с пропуском в Киев.

Фон Рехов (холодно). Я не понимаю ваших слов.

Иван Александрович. Знаете, бросим кинематографические эффекты. Право, это ни к чему. (С раздражением.) Я в Варшаву не поеду. Я вашей сделки не принимаю.

Фон Рехов. Ничего не понимаю. Кто вам предлагал сделку?

Иван Александрович(отмахивается с досадой). Да вы предлагаете, разумеется! Бросим кинематограф и будем говорить по-человечески. Вы хотите, чтобы я бежал в Варшаву, откуда проехать в Киев будет мне, как вы сами предупреждаете, невозможно. А вы тем временем останетесь с Ксенией Павловной тут? Или, может быть, тоже переведетесь в Киев? Нет, благодарю вас.

Фон Рехов (с немецким акцентом). Не понимаю, при чем тут Ксения Павловна. Я о ней не сказал ни слова и просил бы вас воздержаться от инсинуаций.

Иван Александрович. Мне отлично известно, что вы любите Ксению Павловну. Вам известно то же самое обо мне. Зачем это отрицать? Зачем играть в прятки? Все надоело. Господи, как мне все надоело. Весь этот обман и еще больше этот эрзац правды. Не люблю подделки. А у вас ведь на эрзаце построено все. Вся ваша философия жизни, даже ваша манера соблазнять женщин — все это фальшивка, хоть, может быть, и очень искусная. Мне ложь особенно противна, когда она похожа на правду, И неблагородство особенно отвратительно, когда оно подделывается под благородство. Ненавижу эрзацы! А главный эрзац души — это у тех, кто, искусно обманывая долгие годы других, под конец обманул, или почти обманул, и сам себя.

Фон Рехов (сдерживая бешенство). Я не хочу пользоваться преимуществами моего положения... Ну, хорошо, будем говорить «по-человечески», как мужчина с мужчиной. Вы упомянули о Ксении Павловне. Подчеркиваю, что это вы о ней упомянули. Каковы факты? Вы, как мне известно, женаты, но вы считаете возможным домогаться любви девятнадцатилетней девочки: вы предлагаете ей, очевидно, незаконное сожительство, так как ничего другого предложить не можете. Я не женат, я свободен, я предлагаю ей руку и сердце, и в этом вы как будто усматриваете нечто вроде преступления. Странно!