Линия фронта прочерчивает небо

«Это — стихи школьника из Сайгона… Стихи о том, как растлевают молодежь в городах Юга. Иногда у нас перепечатывают отрывки из статей американских газетчиков про «девиц из чайных домиков», «балеринок» и «самых дешевых временных жен», которых можно купить на сайгонских улицах или у любой американской базы. Янки не только сеют разрушение и смерть, но и норовят затоптать в грязь все самое дорогое и светлое в жизни! Десятки тысяч солдат, офицеров, торгашей, политиканов и шпионов — стаи саранчи, перелетевшие сюда из Америки! Их карманы набиты зелеными и красными долларовыми бумажками. И тысячи девушек, жизнь которых должна была стать достойной и чистой, отбросив свои чувства, ломая гордость, должны продавать себя за никчемные эти бумажки, имеющие великую силу там, где «на первом месте американцы, на втором — шлюхи». Это чудовищно! Невыносимо!…»

 Кто же убил птичку…

 Он нагнулся и, щелкнув зажигалкой, закурил сигарету. Затянувшись несколько раз, стал глядеть в темноту за окном, чтобы скрыть охватившее его волнение.

В долетавший издалека шум уличного движения и звуки репродукторов вдруг ворвался пронзительный вой моторов и железный лязг гусениц. Туйен тоже выглянула из окна: на дороге, опоясывавшей предместье, сверкали огоньки фар, и лучи света, точно иглы, вонзались в небо.

— Тягачи с пушками.

— Вон летит самолет. Вам видно, Туйен?

Он показал ей огоньки — зеленый и красный. Между ними все время моргал еще один — белый — огонек, словно оттуда, из ночи кто-то настойчиво окликал землю.

— Он просит посадки на аэродроме.

— Как интересно!

Она засмеялась весело и звонко, совсем как ребенок. Лыонг резко встал.

— Бьют зенитки!

— Где?

— Да вон, взгляните на небо.

— А я ничего не вижу.

— Смотрите, вон там вспышки, как далекие молнии. Сейчас разорвутся снаряды, потом услышите взрыв.

Вдалеке, где-то за крышами, за верхушками деревьев полыхнули желтые зарницы, и через несколько секунд донесся гул канонады. Туйен вернулась в комнату.

— Наверно, сейчас объявят тревогу. Мне пора. Надо еще все приготовить. А то досижусь до сирены, не успею на завод.

Она торопливо сняла что-то с вешалки, открыла дверь и вышла из комнаты, а через несколько минут вернулась уже в спецовке и старых синих брюках. На голове у нее была надета матерчатая кепка.

Лыонг по-прежнему стоял у окна.

— Сирены не слыхать, и пушки замолчали. Скорее, всего он пролетел мимо.

Она покосилась на будильник, стоявший на столе.

— Мне все равно пора уходить. Я сегодня в ночной смене… Пойду я, а вы оставайтесь здесь, отдохните. Договорились?

— Я обещал вернуться к Тоану.

— Лучше берите пример с Дао, будьте здесь как дома!.. Ведь вам хоть немножко нужен дом?

Она опустила полог над изголовьем кровати, потом взяла стоявшую в углу у стены винтовку и перебросила ремень ее через плечо.

— Вы уже стреляли по самолетам? — улыбаясь, спросил он.

— Один раз, двадцать девятого прошлого месяца. Но пока не сбила ни одного! — Она посмотрела на Лыонга и рассмеялась. — Надо у вас поучиться. Вы и ваш друг утром рассказали много такого, что мне и в голову бы не пришло. Нет, наши летчики — молодцы, герои!

— Да что там, у нас ведь в руках какое оружие и инициатива в небе. Вот вы, рабочие, днем и ночью трудитесь в своих цехах, а в них-то и метит враг. Когда прилетают бомбардировщики, вы встречаете их огнем, а потом возвращаетесь снова к станкам. Вы, у кого лишь простые винтовки, по-моему, — без шуток — вы подлинные герои! Да и сколько мы сбили самолетов по сравнению с «землянами»?!

Слушая его, Туйен продолжала собираться. Она достала из тумбочки кошелек, взяла с балкона полотенце и мыло, сложила все в красивую плетеную корзинку и повесила ее на руку.

— Ну, я пойду. Шаль, не успела обо всем вас расспросить. — Она улыбалась, глаза ее блестели. — В общем, оставляю вам мой дом. Если уйдете к Тоану, повесьте, пожалуйста, ключ в углу за дверью.

Она вышла на галерею. Лыонг взглянул на изголовье кровати и крикнул:

— Эй, Туйен! Вы забыли боеприпасы!

Он вынес кожаный пояс с подсумками и протянул его девушке.

— Какая же я растяпа!

Она покраснела и быстро сбежала по ступенькам.

Оставшись один, он сел у стола, на котором стоял чай, и засмотрелся на ночной Ханой. Радость переполняла его, и он поймал себя на том, что улыбается, сам не зная чему.

«Если бы Дао увидела меня здесь, она б наконец успокоилась! Отсюда, из этой крохотной комнатки, год за годом сестра писала мне письма; о чем только не говорилось в ее «депешах»… И я чуть не с другого конца света посылал «домой» идущие от сердца слова. А «дом» этот — вот он…»

На лестнице послышались тяжелые шаги. Он выглянул на галерею.

— Ага! Давай-давай, заходи!

Тоан просунул голову в дверь и круглыми от удивления глазами обозрел комнату:

— Ушла?

Лыонг расхохотался:

— Увы, ушла на работу. Но мне вручена полная власть над этими апартаментами — до завтрашнего утра. Войдите, сделайте милость. Стаканчик чаю?

— Нет-нет, я ведь пришел на смотрины! Тоан, войдя в комнату, тотчас направился к фотографии Туйен, висевшей возле окна.

— Господи, боже мой! До чего ж хороша!