Линия красоты

Они припарковались напротив дома, но выходить не спешили. Уани дышал глубоко и часто, словно готовился прыгнуть в воду или бежать кросс. Он никогда ничего не объяснял Нику — ни прежде, ни сейчас; он сам был себе законом или, точнее, беззаконием. Когда Ник спрашивал, как он себя чувствует, Уани отвечал сухо и нетерпеливо, недовольный тем, что Ник пристает к нему с вопросами, а не догадывается сам. Протянув руку, Ник смахнул с черного кожаного покрытия приборной доски тонкий слой пыли. Автомобили, подумалось ему, меняются со временем, как и люди: только что купленные, они кажутся колесницами из страны грез, но проходит год-другой, и сказочная колесница обнаруживает свою хрупкость и неуклюжесть, да к тому же и выходит из моды.

— Пора покупать новую машину, — сказал Уани.

— Да, эта уже устарела.

— Гребаный антиквариат.

Ник оглянулся через плечо на потрепанное заднее сиденье, где много лет назад (а точнее, прошлым летом) сидел, широко расставив ноги, невозмутимый и прекрасный в своей титанической глупости Рики.

— Номерную табличку, думаю, тебе надо сохранить.

— Конечно. Она тысячу фунтов стоит.

— Добрая старая «КТО 6».

— Ага, — сказал Уани; он никогда не любил сантиментов.

Взглянув вверх, Ник увидел в окне кабинета леди Уради, полускрытую белой кружевной занавеской. Ник помахал ей рукой, но она не ответила — просто стояла, устремив взор на рыжеющие листья деревьев под окнами. Должно быть, не заметила их — или, быть может, заметила, но уже унеслась мыслями куда-то далеко в прошлое или в будущее. На ней было строгое шерстяное платье и одинокая нить жемчуга на шее. Ник вдруг понял, что не может представить себе ее на улице: казалось, она, как привидение, навеки прикована к этому дому, и белая занавеска обрамляет ее так же естественно, как рама — картину.

— У тебя с деньгами как? — спросил Уани.

— Милый, у меня все отлично. — Ник повернулся к нему и улыбнулся нежно и игриво — совсем как год назад. — Ты же знаешь, твой подарок принес мне удачу.

Он как бы невзначай положил ладонь на руку Уани, лежащую на колене; мгновение спустя Уани убрал руку и полез в карман за носовым платком.

— Пора тебе съехать от Федденов, — сказал он. — И жить в собственной квартире.

— Знаю, — сказал Ник, — в общем, давно пора. Но мы так сжились друг с другом… Не знаю, что они будут делать без меня.

— Никогда не знаешь… — начал Уани и не договорил. Отвернувшись, он долго смотрел на тротуар, на уродливую бетонную ограду сада, на чей-то пристегнутый к забору велосипед. — Я тут подумал: наверное, оставлю тебе тот дом в Клеркенуэлле.

— О-о… — Ник быстро взглянул на него и отвернулся, не зная, что сказать.

— Конечно, не для того, чтобы ты там жил.

— Нет-нет, не в этом дело…

— Да и странно было бы вселяться в недоделанный дом.

Ник пару раз судорожно вздохнул и сказал:

— Вот что: давай не будем о том, что и кому ты оставишь. — И добавил, сам цепенея от собственной деликатности: — В любом случае, к тому времени он будет давно доделан.

Уани улыбнулся ему холодно и сухо. Пока Ник только слышал о его болезни от других, ему было легче — можно было говорить: «Боюсь, он умирает» или «Он на пороге смерти», не особенно вдумываясь в смысл этих слов, и вместе с ужасом и жалостью испытывать смутное и приятное сознание собственной значительности. Но сейчас, сидя рядом с Уани и разговаривая о завещании, он чувствовал себя униженным и от этого злился.

— Ладно, посмотрим, — сказал Уани. — Я думал, он тебе нравится.

— Мне просто трудно об этом думать, — сказал Ник.

— Ник, мне нужно разобраться со своими делами. В пятницу я встречаюсь с адвокатами.

— И что мне делать с этим домом в Клеркенуэлле? — угрюмо спросил Ник.

— Ты станешь домовладельцем, — объяснил Уани. — Там тридцать тысяч квадратных футов офисной площади. Наймешь управляющего, будешь сдавать дом в аренду и на эти доходы безбедно проживешь остаток жизни.

Ник не представлял, где ищут управляющих, но у Уани спрашивать не стал. Лучше спросит потом у Сэма Зимана. Слова «остаток жизни» больно поразили его сознанием, что Уани говорит о будущем, которого — он это знает точно — уже не увидит. И странно, что это одинокое будущее оказалось связано для Ника с офисным зданием вблизи Смитфилдского рынка. Ник терпеть не мог этот дом, его безвкусную и претенциозную архитектуру, и Уани об этом знал.

— А что будет с Мартиной? — спросил Ник.

— То же самое. Будет получать свое содержание, пока не выйдет замуж. А после замужества — большую сумму единовременно.

— А-а… — Ник с горечью подумал, что это мудро и справедливо, однако не мог не сказать: — Я не знал, что ты платишь ей содержание.

Уани одарил его улыбкой: когда-то — лукавая и чарующая, теперь она выглядела порочной.

— Не я, — ответил он. — Я думал, ты давно догадался. Мартине платит мама. Она ее наняла.

— Понятно… — проговорил Ник секунду спустя и снова взглянул на дом. Мать Уани уже исчезла из окна, кружевная занавеска была плотно задернута, блестящие черные двери заперты: этот дом не впускает в себя чужаков. — Неплохо придумано — нанять сыну подружку!