Линия ночи

Так кто же мудрее мудреца, Дайрон?

Однако, пора. Погибнуть тут от истощения – значит, предать тех детей…

Я проникаю сквозь дверь, и мчусь по коридору, роняя драгоценные алмазы времени.

Первая дверь. Нет.

Вторая. Нет.

Третья – та, где мертвое тело. Нет.

Тела тоже нет.

Четвертая – пусто.

Пятая – отверстие в полу, из которого доносится едва слышимый шум воды. Да.

Я ныряю туда, стремительно падаю вдоль жерла колодца, и с разгону погружаюсь в воду. Душа, плывущая под водой, словно рыба – что может быть нелепее?

Изображение сгустилось, словно в тумане, однако границы восприятия остались прежними. Несколько замедлилась скорость, но вряд ли это связано с плотностью окружающей среды – скорее всего, я просто гасну.

Пройдя неизвестное расстояние, я стремительно покидаю воды моря и взмываю вверх. Вот он, этот злополучный остров! Неправильной формы овал, чем-то схожий на надломленное веретено.

Я запомню его, каким он есть. И быть может, вскоре придет пора ему погрузиться в морскую пучину из которой он родился, чтобы навсегда исчезнуть из людской памяти. Или пусть он останется неизменным? Вечным монументом, мимо которого будут проноситься эпохи, памятником безвинно погибшим…

Это я решу позднее.

Однако, сила гаснет, бесследно растворяясь в пространстве. Словно свеча с догорающим фитилем, что пытается прожить подольше, цепляясь за никчемные остатки воска.

Вдали виднеется неровная полоса берега. Я хотел взглянуть на него со стороны моря – вот мое желание осуществилось.

Но что делать дальше? Я начал играть по их правилам – в результате не смогу добраться до Гнезда. Нужен привал.

Пролетев несколько десятков миль, во тьме я вижу бездомного бродягу, несчастного дурачка, живущего подаяниями местных жителей, в своей полуразрушенной хижине.

Я проникаю в него. И словно засыпаю, пока моя сознание, наложившись на его, завладевает слабым телом. Наконец, это происходит, и я оживаю в нем.

Разумеется, Бог может существовать в любом теле. Но тела бывают разными. Например, истинное тело Дайрона, несмотря на свое человеческое происхождение, стало самою Силой. Собираемой и накапливаемой долгие, долгие годы.

Боясь смерти или гибели, что по своей сути, одно и то же, я долгое время усиливал его, напитывая мощью до тех пор, пока оно, словно проросшее семя, не стало приносить плоды, превратившись в мощный источник энергии.

Богом быть просто.

Тем более, в человеческой оболочке. Вкусная еда, женщины, мужчины, всевозможные удовольствия и наслаждения. Странствия и путешествия, причем по таким местам, где никогда не побывать смертному.

Пьянящее чувство неограниченной мощи, возможность вызвать цунами, и обратить его цветным паром. Превратить выжженный солнцем песок в плодородный чернозем и дать прорасти сквозь камень заоблачных гор крохотному цветку.

Нырнуть в торнадо, и лететь вместе с ним, качаясь на потоках воздуха, точно в гамаке.

Удивляясь причудливости и разнообразию жизни, бродить по дну океана, а потом снова убедиться в этом, побывав внутри извергающегося вулкана.

Первое время, пока не наскучит.

Богом быть сложно.

Нужно всегда чувствовать ту незримую нить, на которой подвешено равновесие. И всегда держать ее натянутой.

Нельзя помогать всем и каждому, впустую растрачивая силу – люди должны сами справляться со своими внутренними проблемами.

Однажды, давным-давно, сотни лет назад, я помог, точно Арес, одной из сражающихся армий, ибо посчитал ее войну справедливой. Но так и не смог почувствовать той тонкой грани, что неуловимо отделяет зло от возмездия.

И воочию убедился в этом, когда воодушевленные победой войска принялись грабить и насиловать мирное население страны захватчика.

Потом, много позже, я понял, что справедливости нет и быть не может, когда речь заходит о людях. Вмешавшись в их жизнь, даже из благих побуждений, и творя справедливость, я тем самым перечеркиваю само понятие о ней – так ребенок, наблюдая за двумя дерущимися муравьями и убивая одного из них, наивно полагает, что сделал доброе дело.

Но к счастью, я давным-давно лишен роскоши черно-белого зрения.

Добро или зло – суть одно и то же, и люди разберутся сами, нужно лишь дать им время.

Нельзя забывать об этом, уйдя от всего и лишь копя силу – чужую силу, иначе люди перестанут разговаривать с Богом, и он отдалится. Уснет, растает как тень на закате, а когда все ж решит вернуться, с удивлением обнаружит, что возвращаться некуда – люди забыли о нем, либо же его место занято.

Бог это не только удовольствие.

Это также долг.

Невозможность переложить ответственность на другого – ибо выше никого нет. Он один – на вершине пирамиды, попирающей бесконечность.

И удел его – следить за тем, чтобы эта пирамида непоколебимо стояла как можно дольше.

И потому Бог обречен нести на плечах груз ошибок всю свою долгую жизнь.