Линия ночи

Религия лишь ритуал. Если иногда я и слышу молитвы людей, то уж никак не благодаря церкви! И наоборот, если для кого-то религия – нечто большее, чем просто набор слов и традиции – следует если и не уважать это, то по крайней мере, относиться терпимо.

– Эти зажравшиеся попы… – начал я.

Жестом Дайрон прервал меня.

– Эти зажравшиеся попы – всего лишь отражение самих прихожан! Почему ты не говоришь о политиках или педагогах, берущих взятки? Или врачах, решающих, кому из пациентов жить, а кому – выживать!

Я покачал головой.

– Давным-давно… два дня назад, мы с тобой говорили об этом. Почему бы хоть раз не вмешаться? – Я рубанул рукой воздух. – И навести порядок!

– Вмешайся. Ты хочешь лично навести порядок? Получить статус и силу и начать творить справедливость во имя добра?..

Он прислонился спиной к старинному комоду.

– Пожалуйста. Вот только вернем тело, сразу же займись!

– Но эти гонения еретиков и неверных… – пробормотал я, остывая.

Дайрон скрестил на груди руки.

– В данном случае, дело не в церкви. Гонения будут до тех пор, пока общество само не победит неравенство, зависть и условности.

– То есть вечно.

Дайрон пожал плечами, словно не желая вступать в спор.

Конечно, не совсем правильно спорить о таких вещах с тем, кто неизмеримо выше. И кто уже тысячи раз размышлял на тему равновесия между добром и злом. Но пока я хочу и могу выражать свое мнение, почему бы не изложить его, пока представляется такая возможность? Ведь эта инстанция как-никак выше, чем Европейский суд!

– Скажи, что было для тебя самым сложным за все эти годы? Ну, одиночество там, страх ответственности… – спросил я, глядя ему в глаза. Глаза ребенка, далеко-далеко на дне которых притаилась усталость.

Мальчишка задумчиво смотрел сквозь меня.

– Не зависеть от привычек. И не разочаровываться в каждом дне. Помнить о том, что это все – не дежа вю, а настоящая, живая жизнь… А прожить ее – очень сложно…

Он улыбнулся странной улыбкой.

– Спустя триста-пятьсот лет все перестает удивлять, и чтобы получить новые ощущения, нужны новые события – войны, катастрофы, стихийные бедствия. И тогда ты словно пробуждаешься и чувствуешь себя нужным…

– А просто спокойная жизнь? Лежать в гамаке и читать книги? А люди пусть сами развиваются в прекрасное общество. Единственное, держать под контролем чужих, ну и оружие… Атомное, бактериологическое… В чем проблема-то?

Дайрон подошел к окну и облокотился на подоконник.

– Ты этого, наверное, не поймешь… – Задумчиво сказал он. – Люди стараются жить, руководствуясь каждый своими собственными правилами: кто-то не грешит, боясь высшего суда, кто-то верит в Бога, чтобы попасть в рай, а кто-то – просто, на всякий случай – у всех свои причины. Разные, но они все же есть! Иногда – это безысходность, иногда – надежда, но чаще всего, это страх предстоящей расплаты. И этот страх порой толкает их на страшные поступки.

Дайрон помолчал.

– В чем смысл жизни человека, если он живет эмоциями? Даже самый хладнокровный, расчетливый прагматик строит свои замыслы ради эмоций – пусть и скрытых, недоступных другим! И самая главная эмоция – страх – заставляет двигаться дальше! Страх смерти – ведь развивается не только медицина, это общее! А частности? Гибкое поведение, стремление выжить – в обществе или в одиночестве! Страх за своих близких, страх зависти, страх потери – куда ни глянь, именно страх толкает общество вперед…

А у меня все иначе… Если ответственности нет? Если некому призвать тебя к ответу? Что тогда? В чем смысл? Бесконечный бег в колесе? Вот потому-то я и боюсь обыденности…

– Говорят, раньше боги сходили с небес на землю и бродили по дорогам, наблюдая за жизнью людей! – прищурившись, я рассматривал сквозь гранат солнце. – И не скучали.

– А потом появились блоги, он-лайн трансляции и наблюдение со спутников, – подхватил Дайрон, – и Бог стал осваивать Интернет. Чтобы не выходя из своих чертогов пройти теми дорогами и посмотреть на тех людей!.. С течением времени ценности меняются.

Я хмыкнул.

– Ладно… Где мне жить-то?

– Выбирай себе любую комнату, – предложил мальчишка. – А вечером соберемся и поговорим о деле.

– Третье собрание? – заметил я.

* * *

Прогуливаясь по раскрошившимся за годы вынужденного запустения мощеным дорожкам, я свернул в сторону павильона, и увидел тренирующегося Гарри.

Такого мне еще не доводилось видеть. Куда там прославленным актерам, возложивших всю не попадающую в крупный план работу на безотказных дублеров!

Невероятные акробатические номера он проделывал совершенно бесшумно.

Где ж, и главное когда он научился этому? Для вполовину меньшего потребуется посвятить тренировкам всю жизнь, с самого рождения. А начинать в двадцать два года уже слишком поздно.

Виртуозные прыжки вызывали невольную зависть, смешанную с восхищением. Я понял, кого он мне напоминал – сложением и лицом – актера Марка Дакаскоса. Улыбкой, так точно.

Я кашлянул, привлекая внимание, и не спеша пошел к нему.

Гарри пожал мне руку и поправил темную от пота майку.

– Неплохо! – с видом знатока сказал я.

Гарри польщенно улыбнулся.

– Стараюсь.

– Давно тренируешься? – спросил я.

– Тридцать лет.