Линкольн

К этому времени Томасу уже стукнуло сорок семь лет, он успел повоевать с индейцами и мексиканцами, состоял преподавателем артиллерии в Уэст-Пойнте, служил майором в кавалерии. Под Милл-Спрингсом Томас блеснул, под Мерфрисборо он был как огонь и кремень, у Чикамоги он был недвижим как гранит и оказал неприятелю сопротивление вулканической силы. Внешне он казался вялым, но отличался молниеносной лаконичностью.

На совещании генералов в Мерфрисборо Роузкранс просил прикрыть предполагаемое отступление. Томас на мгновение очнулся от дремоты и произнес:

— Эта армия не может отступать.

На таком же совещании в Чикамоге он задремал и неоднократно просыпался лишь затем, чтобы пробормотать: «Укрепите левый фланг», — как будто он читал будущее в магическом хрустальном шаре и предвидел тяжелый кризис грядущего дня, когда весь фронт распался и только его левый фланг стоял неколебимо. Эта лаконичность снова проявила себя, когда после битвы его спросили, следует ли хоронить убитых отдельно по их принадлежности к штатам.

— Нет, нет, — сказал старина Томас, — перемешайте их. Мне надоело слушать о правах штатов.

Теперь Томаса присоединили к Шерману и другим испытанным командирам с Грантом в качестве командующего западным фронтом. Армии были сконцентрированы у Чатануги, вблизи от границ штатов Алабама и Джорджия, как будто нацеленные в самое сердце Юга.

24 сентября Мид написал своей жене: «Меня вызвали в Вашингтон и указали, что у меня слишком много войск для армии, выполняющей чисто оборонительные функции…»

Мид избегал боев, боясь получить второй Фредериксберг. Линкольн, наоборот, готов был пойти на риск и 16 октября написал Галлеку, что, по его мнению, Ли уверен, что у Мида забрали много войск для отправки на западный фронт и поэтому он не уклонится от сражения в открытом поле. «Если генерал Мид в состоянии его (Ли) атаковать… честь победы будет полностью принадлежать Миду, в случае неудачи всю вину беру на себя».

Никто никогда еще не предлагал такого командующему действующей армией. Линкольн не возражал против того, чтобы это письмо попало в печать. Враждебная ему пораженческая пресса издевалась над «этим глупым и совсем невоенным приказом», как назвала его чикагская «Таймс» в статье под названием «Разоблачение безрассудства Линкольна».

Но Ли снова перехитрил Мида. Он переправился через Раппаханнок, предварительно разрушив железную дорогу, по которой подвозилось снабжение для армии северян. Это давало возможность Ли послать подкрепления Браггу.

Из городов и поселков Севера шли мужчины и юноши в голубой форме, всё на юг и на юг, месяц за месяцем; они заменяли выбывших из частей. Машина мобилизации работала полным ходом. Генералы говорили, что новые контингенты, как боевой материал, значительно хуже добровольцев первых дней войны.

Федеральные судьи, опираясь на закон о неприкосновенности личности, освобождали от призыва новобранцев. Линкольн пригрозил арестовать несколько судей. 15 сентября была издана прокламация, в которой президент объявил, что действие закона о неприкосновенности личности приостановлено во всех штатах республики до особого распоряжения.

7 августа Хэй писал Николаи, что Вашингтон «теперь уныл, как надгробный памятник без надписи». Причиной этому частично была мобилизация. «Мобилизация крепко ударила по нашему району. Уильяма Джонсона забрали в момент, когда он чистил президенту ботинки…»

В первых числах октября Линкольн подписал подготовленную Сьюардом прокламацию, в которой приглашал всех своих сограждан сделать последний четверг ноября Днем благодарения. Основанием для этого послужила возродившаяся уверенность в том, что дело Союза все же победит.

На Юге понимали, что конфедерация фактически уже побеждена. Впоследствии генерал Даниэл Хил писал: «Барабанная дробь, послужившая сигналом для похода в Пенсильванию, многим из нас казалась похоронным маршем для мертвой конфедерации». Хил был способнейшим помощником Ли. Он понимал, что тающие шансы на победу конфедерации вызывали «потенциальный федерализм» в сердцах инициаторов отделения, тех самых пламенных фанатиков, которые в 1861 году кричали, что «один южанин побьет трех янки».

После июльских поражений Дэвис объявил амнистию бежавшим из армии солдатам и офицерам, если они вернутся в течение 20 дней. Тысячи дезертиров-южан скрывались в горах Алабамы и вели форменные бои с кавалерией, посланной для того, чтобы их арестовать. Артиллерийское управление просило разрешения на переплавку церковных колоколов для военных нужд. Золотой доллар стоил больше десяти конфедератских бумажных. Один луизианец написал своему сыну в армию: «Начали эту войну безусловно пьяные, но кончать ее придется трезвым».