Линкор «Альбион»

— Но мне же не сложно, могу к вечеру съездить туда; если сообщение от старика будет, я дам вам телеграмму.

Но вместо того, чтобы согласиться или запретить ему это, она вдруг спросила:

— А почему вы так улыбаетесь?

— Как так? — удивился он, снова оборачиваясь к девушке.

— Как-то…, — она не нашла в немецком значения, которое могло ёмко воспроизвести русское слово «ехидно», и поэтому произнесла: — Злорадно.

— Злорадно? — опять удивлялся Ройке. Он снова обернулся к ней. И эти его обороты стали уже опасны.

— Смотрите, пожалуйста, на дорогу! — всё с той же строгостью произнесла дева. — Вы чуть не сбили газетчика.

— Я и не собирался злорадствовать! — уже не оборачиваясь к ней, почти прокричал Генрих. — Просто я рад, что смог добраться до старика, — он немного помолчал и добавил: — Я думал, что и вы будете этому рады.

— Я рада, — сухо произнесла Зоя. Она сама не могла понять, отчего злится на него. И, уже смягчив тон, добавила: — Но на телеграф сегодня не ходите. Это опасно. Завтра сходим вместе.

— Хорошо, фройляйн, — согласился молодой человек. И, кажется, девушке в этом его ответе послышалось некоторое разочарование. Ей стало его немного жалко, и поэтому на ближайшем повороте, прежде чем выпорхнуть из экипажа, она подняла вуаль и наградила его коротким, потому что вокруг были люди, но жарким поцелуем.

⠀⠀ ⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀ ⠀⠀

— Какого чёрта!? — произнёс брат Вадим с досадой. — Они все в партикулярном платье! Англичане, что, мундиры теперь совсем не надевают?

Вооружившись отличным биноклем, он сидел у окна, заклеенного пожелтевшей газетой, и через дырки в листах смотрел на улицу. Разглядывал всяких выходящих из проходной верфей людей, сразу отделяя рабочих и матросов от господ.

— Это недавно они переоделись. Раньше ходили в мундирах и фуражках. Все были при кортиках, — заметил ему брат Аполлинарий. Он находился у соседнего окна, тоже заклеенного газетой, и что-то делал с фотокамерой на ножках, кажется, отлаживал длинный и сложный бронзовый объектив. — Видно, новое распоряжение в целях безопасности.

— Скорее всего, ведьмы приказали, — предположил Варганов.

— Ну а кто же ещё? — соглашался с ним инженер. — Сами моряки до такого не додумались бы. Они тут пьют, по притонам таскаются, с дисциплиной на берегу у них было… не очень…

— И как теперь отличать их от местных инженеров? Наверное, придётся фотографировать всех, кто не похож на рабочего или матроса.

— Ну, значит, будем фотографировать всех, — резюмировал Квашнин, взглянув на высокую стопку новых фотографических пластин, сложенных у стены вдали от излишнего света.

— О, — продолжал Варганов, глядя в бинокль, — у них, кажется, разные перчатки.

— Что? — не понял инженер.

— Бриташки… У них мания к белым перчаткам, все английские офицеры носят белые перчатки, даже унтеры — и те рядятся в белое; а как я понял, — брат Вадим сделал паузу, — точно… немецкие инженеры носят перчатки какие-то… цвета… кофе с молоком.

— Да, — Квашнин поднял глаза от камеры и потянулся, разминая спину. — Французы называют этот цвет «беж». Здесь, в Гамбурге, перчатки этого цвета сейчас самые модные.

— Беж. Конечно же, беж, — задумчиво продолжал Варганов, не отрывая бинокля от глаз. И спросил: — Ну что, камера готова?

— Да, можно пробовать. — ответил ему инженер. — Всё готово.

— Брат Аполлинарий, ты научи меня работать с этим объективом, — Варганов отложил бинокль. — С камерой я в принципе знаком. Как вставлять пластины и выдерживать, всё знаю.

— Ну, тогда и проблем не будет, иди сюда, брат.

Брат Вадим подошёл и наклонился к видоискателю — и тут же восхитился:

— Ишь, ты! Вот это оптика.

— Да уж, Цейс в этом деле силён, — согласился брат Аполлинарий.

— Всё как на ладони. Все усы видно вон у того господина.

Он говорил о важном господине, который вышел из ворот проходной и к которому тут же подкатил конный экипаж.

— Ну что? Попробуем? — спросил Квашнин, беря в руки первую фотопластину и снимая с неё обёртку.

— Давай, брат, начнём, — согласился с ним Варганов, не отрывая глаза от видоискателя камеры.

Инженер вставил пластину в камеру и, оставив её на попечение товарища, сам проследовал к первому окну и взял бинокль. Посмотрел, как важный господин с усами и в бежевых перчатках, усевшись поудобнее в коляске, что-то говорит другому человеку.

— Снимай, брат, этого в экипаже, — произнёс Квашнин, глядя через бинокль на происходящее.

— Так это сто процентов немец, на кой он нам сдался? — сомневался брат Вадим. — Только потратим фотопластину.

— На пробу, на пробу сделаем один снимок. Попробуем… Поглядим, какое при этом свете получится фото, да ещё и с этим новым объективом, — отвечал ему брат Аполлинарий.

Честно говоря, инженер, как и положено всякому человеку, знакомому с техникой, ко всем остальным людям относился насторожённо и даже со скепсисом. И поэтому, говоря товарищу про свет и про объектив, он, скорее всего, хотел проверить, как брат Вадим сделает снимок. А тот не стал пререкаться и запустил процесс.

⠀⠀ ⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀ ⠀⠀