Лёд

Охота и готовка полностью легла на наши с Ипполитом плечи помимо регулярно осмотра и ремонта Фоки. Правда, Георгий Яковлич велит нам всем теперь именовать Фоку «Михаилом Сувориным», такое новое название решил он дать суденышку. Да только я знать не знаю, что это был за Суворин такой, а божий человек есть божий человек. Посему для меня он так Фокой и остается.

Штурман помогать нам отказывается, а только все ходит и проверяет за нами. Давеча они с Ипполитом едва не подрались из-за якобы неверно установленной грот-мачты: штурман даже схватился за топор, чтобы перерубить ее, вот тут-то Ипполит и вмазал ему как следует. С тех пор они оба как с цепи сорвались, только и делают, что рычат друг на друга. Ипполит подначивает меня разыграть какую-нибудь шутку с этим наглецом, и я уже подумываю согласиться, поскольку вчера он, вероятно, заметив, что я что-то храню за пазухой, резким движением ухитрился достать дневник и ознакомиться с его содержанием, выставив меня тем самым на посмешище. Пожалуй, и вправду стоит обдумать вариант мести.

А сейчас я должен бежать, родная моя, меня ждет кухня. Целую твои драгоценные пальчики и мечтаю поскорее заключить тебя в свои объятия.

Твой С.П.

21 марта 2013 г.

Милая моя Катюша!

Уже и не чаю свидеться с тобой, настолько мы все тут ослабли без нормального питания и в постоянном холоде. Одно радует — не за горами лето, и капитан хочет отправиться на материк за помощью и припасами. Может быть, мне удастся напроситься с ним, но только в таком случае, боюсь, мне заплатят вдвое меньше обещанного. Потерпи, родная моя, все как-нибудь устроится. Георгий Яковлич с капитаном обязательно найдут выход.

После той давешней ссоры со штурманом я твердо решил отомстить ему, чтобы неповадно было совать нос в чужие дела. Он у нас знатный курильщик и в каюте держит недюжинные запасы табака, целыми днями трубку из зубов не выпускает. Вот и подгадали мы с Ипполитом: он будет на палубе караулить и штурмана отвлекать, а я тем временем проберусь к нему и учиню какую-нибудь пакость. Табак этот мне в первую очередь на ум пришел, я его первым делом прихватил, чтобы потом в океане утопить. Но пока рылся в вещах, наткнулся на одну мятую карточку, на ней девочка лет пяти была изображена с пухлыми щечками и в красивом белом платьице. Карточка эта под подушкой у него лежала и была ему, вероятно, чрезвычайно дорога. Убрал я ее тоже за пазуху да и смылся поскорее. Табак, как и намеревался, отправил в море, а карточку у себя припрятал.