Один танк, допустим «Т-34–85» гонял по окрестностям и лупил по «тигру» без особых шансов причинить урон. А второй, например «ИС-2», сидел в стоге сена и хладнокровно ждал пока немец в азарте боя проедет рядом, максимально близко и подставит борта или корму. И бил на поражение. Безжалостно. Логика воинов, не берущих в расчет собственную жизнь, а только одну лишь победу.
В общем. Когда гопники подошли к замерзшей водонапорной башне я стал на колено, прицелился и выстрелил во впередиидущего. И бросился наутёк. Зная, что они будут стрелять в спину.
Наученный Аязом, дёргаясь зигзагами (один шаг прямо, резко вправо, ещё один прямо, резко влево и так далее, быстрее чем способно прицелиться человекоподобное чудовище, которое пытается тебя завалить как последнего оленя), припустил метров двадцать и нырнул за сугроб по левой стороне. Мы всё отрепетировали, в том числе и правильность бега, я дважды успел побегать. Место тут такое, ложбинка, быстро двигаться можно только по тропе. В мой сугроб успели ударить пара ружейных выстрелов, когда заговорил товарищ автомат Калашникова (выживу, поставлю Михал Тимофеевичу памятник ростовой в колонии) и охотничий карабин.
Я должен быть чуть в стороне от линии огня, а мои преследователи как на ладони и в одну линию.
Выглянул. Один ещё стоял и стрелял в сторону башни.
Соединяю три точки прицела на силуэте. Шванг. В спину стрелять неблагородно, но у нас тут не рыцарский турнир. Мужики тоже стреляют. Бьем практически в упор. Готов!
Всё? Расслабляться рано. Выглядываю, встаю, иду, оружие наизготовку, в левой заранее оставленный за сугробом топор (бегал налегке, только рюкзак оставил как сомнительную защиту).
Один дернулся, всаживаю в него подряд четыре выстрела. Падла. Иваныч подошёл. Слава Богу — все целы, живы.
Близится вечер. Обыскиваем трупы. Ножи, заточки, дубины, водка, мешки с награбленным добром, одеяла, охотничьи принадлежности, свинцовый кастет с надписью «режь сук и актив», пакет с деньгами (кому они сейчас нужны?), несколько разномастных фонарей, палка сырокопченой колбасы. Снимаем ремни, обувь, куртки (плевать, что в крови).
Навьючиваемся как торговые верблюды Великого Шелкового Пути. Своя ноша не тянет.
Возвращаемся, чуть ли не на ощупь, такой буран. Я впереди, лицом в навигаторе. Время почти семь, темновато. Ни черта не видать из-за снегопада.
На территории Завода полегче. Но сугробы уже на уровне потолка первого этажа. Сваливаемся в откопанную дорожку, громыхаем, отбивая снег с обуви.
В тепло. Выставлены диваны, падаем на них. Раздеваемся, от нас валит пар. Чая. Или водки. Или водки с чаем. Фух. Можно выдохнуть.
Доктор Марина пьяненькая ревёт на коленках у Лизы. Ладно, людям надо прийти в себя. За сегодня вернулся Евстигней. С испуганной женой и дочкой Марусей, ровесником Ростика. Вежливо здороваюсь. Язык чешется назвать его «Елисей», но, во-первых, это обидит его семью, уронит авторитет, во-вторых отчего-то мне не хотелось чтобы его стали дразнить студенты (этим только дай повод). Придется поддерживать его статус, тем более он единственный условный «краевед», хоть что-то знает про Завод.
Аяз снова ушёл. Звал его жить в лагерь, он только молча кивнул. Татарин непрошибаем.
Приковылял слегка нетрезвый Август. Однако, как мороз в минус семнадцать сближает людей. Студенты играют на гитаре, поют «Сектор Газа», младшая доктора Марины, как-там-её, сидит с ними. Кстати, тоже на диванах. Откуда столько диванов и кресел? Это в цех стекается содержимое АБК и гостиницы. Ну, здорово.
Скушали супа, хлопнули водки. Пойду смотреть, как там Денис. Он сегодня человека убил. В азарте не сплоховал, но психологически это трудно. Алик спит. Горячий. Марина сделала ему какие-то уколы и промыла рану (пока была ещё трезвой).
Темнеет. Костры в цеху горят.
Иваныч улыбается, на шее красный шарф, командует, размахивая руками. Поставил одного студента «в дозор». Одетый, тот сидит «в гнезде» и смотрит с высоты третьего этажа в окно, нет ли опасности.
Отыскал Библиотекаря, поймал за пуговицу. Есть вопросы.
— Август, вы надумали переезжать? Квартира ваша уже как неплохой холодильник. Нет? Ладно. Есть мысли откуда столько снега, его не может столько выпасть, за год столько не выпадает, физически неоткуда взяться.
— Антон. Сейчас стоит рассказать про порочность вашей егэшной системы образования, но лень. Вот вам объяснения как для питекантропа. Представьте себе миску горячего супа.
— Миску. Представил.
— Много будет пара от неё?
— Ну, будет какое-то количество.
— Хорошо, а что, если вынести эту миску в промышленный морозильник с температурой минус тридцать?
— Даст очень много пара. Есть куча видео, как чашку или даже полный чайник кипятка выплескивают вверх с сильный мороз. Он не успевает остыть и сразу превращается в пар. Весь чайник, без остатка. Так в чем дело? Как это связано со снегом?