Лёд и алмаз

Сегодня Блюмберг ночевал не здесь, а в своей столичной резиденции в Фуншале — я это также знал совершенно точно. Но в отсутствие хозяина жизнь в его загородном поместье вовсе не остановилась, а текла своим обыденным чередом. На аллеях и у парадного входа в трёхэтажный особняк горели фонари. Дюжие охранники, скрывающие пистолеты под мешковатыми пиджаками, неторопливо прохаживались по дорожкам вдоль высокой каменной ограды. В окнах особняка и хозяйственных пристроек горел свет. Доделывая свои последние на сегодня дела, кое-где ещё суетилась и переговаривалась между собой прислуга. Откуда-то — кажется, из открытых ворот гаража, — доносилась негромкая музыка, едва различимая за непрерывно стрекочущим хором цикад. Ещё час-другой, и над поместьем взойдёт полная луна, а само оно погрузится в сон…

Впрочем, всё это заинтересовало меня постольку поскольку, пока я пролетал над оградой, аллеями и позёвывающими охранниками. Конечной моей целью являлись два крайних окна на третьем этаже левого крыла особняка. Оба они были зашторены, но в этот поздний час ещё светились мягким, уютным светом. Таким по-домашнему безмятежным, что, имей я сейчас тело, у меня наверняка защемило бы сердце от тоски и несбывшейся надежды когда-нибудь вернуться домой.

Я подлетел к тому из окон, свет в котором был приглушён сильнее, и впервые с момента моего появления в этом мире остановился… То есть попросту повис без движения в воздухе перед шторой, не решаясь преодолеть эту смехотворную, на первый взгляд, преграду…

Скажете, я оробел? Да, именно оробел — к чему это скрывать? Даже осознавая, что натуральным образом витаю в собственных грёзах, я вёл себя так, словно и впрямь спустя годы возвратился наконец к жене и дочери. И оттого робел до дрожи в несуществующих коленках, будучи не в состоянии переступить порог… вернее, подоконник нынешнего пристанища моей многострадальной семьи.

Я прислушался: из окон не доносилось ни звука. Это, по идее, должно было придать мне спокойствия, но на самом деле меня вдруг охватили давние сомнения. Те, с которыми я вроде бы смирился, но которые всё равно продолжали временами терзать меня будто ноющая зубная боль.

С моей дочерью всё было более-менее ясно — Мерлин много рассказывал мне о том, как ей живётся на новом месте. Но как обстояли дела у Лизы? Думаю, рассказывая о ней, Пожарский многое недоговаривал. Хотя обо всём, о чём он умолчал, я мог и сам легко догадаться.

Лиза — молодая, симпатичная женщина, одна, с дочерью, на чужбине… В каком бы подавленном настроении ты ни покинул потрепанную Катастрофой Россию, солнце, море, тропики и курортная атмосфера вечного праздника всё равно рано или поздно пропитают тебя. И волей-неволей заставят хоть немного, но пожить в своё удовольствие. Ну, вы понимаете, о чём я?

Я не строил насчёт Лизы никаких глупых иллюзий. Не тот она человек, чтобы замыкаться в себе и сидеть угрюмой, даже после всех напастей, какие мы с ней пережили. Разумеется, я был бы огорчён, прознав, что на Мадейре она завела с кем-нибудь роман. Чертовски огорчён. Но не более, и дальше этого нормального в моей ситуации огорчения дело бы не зашло. Можете быть в этом абсолютно уверенными. Я — разумный человек и не стану держать на свою жену зла ни за один подобный роман, ни даже за несколько, ибо прекрасно её пойму. И прощу. Ведь это по моей вине Лиза лишилась полноценной, счастливой жизни, и потому пусть теперь навёрстывает упущенное так, как ей этого хочется. Не ради себя, так хотя бы ради Ани, которой вряд ли понравится глядеть на постоянно унылую, горюющую в одиночестве маму. Хватит с Ани и того, что вот уже полжизни она разлучена со своим отцом, ставшим для неё настолько опасным, что он не может сам прислать дочери даже открытку.

Хотя, что Лиза… Разве я в этом плане перед ней безгрешен? Была и в моей жизни некая фройляйн Хельга Рингельнац — адреналиновая наркоманка, профессиональная искательница сокровищ из Германии, что прибыла пару лет назад в Пятизонье поохотиться за моими алмазами, а в итоге… Впрочем, в эту историю из моего прошлого мы, пожалуй, углубляться не будем. По крайней мере, сегодня…

Ладно, долой предательские сомнения! В конце концов, я или не я хозяин этой Мадейры? Да и к тому же, согласитесь, глупо и смешно — робеть перед собственными фантазиями, насколько бы реально они ни выглядели.

А выглядели они, надо заметить, реальнее некуда. Когда я, собравшись с духом, просочился-таки сквозь штору внутрь полутёмного помещения, то вновь растерялся. И вмиг застыл у окна, только теперь с другой его стороны.

Комната, в которой я очутился, оказалась детской спальней. Не слишком просторной, но вполне уютной и аккуратно прибранной. Да, помнится, Лиза любила порядок и явно сумела привить эту полезную привычку нашей дочери…