Лёд и порох

— Тогда начнем с Вас. — я грациозно пристроила папочку на коленке и принялась конспектировать.

— Возраст у Вас какой? — уставилась на сложную работу мысли. Ну да, эти цифры запомнить нелегко.

— Да уж тридцать семь стукнуло.

Да ладно? Он же выглядит как ровесник Тюхтяеву, если не старше.

— К какому сословию относитесь?

— Крестьянствуем мы. — гордо ответствовал староста.

— Родились здесь?

— Туточки.

— Приписан тут же?

— Истинно так.

— Обыкновенно проживаете здесь?

— А то где же?

— Вероисповедание?

— Православные мы! — он даже ногой топнул.

— Родной язык русский?

— А как же.

Насчет грамотности мы уже условились.

— Ремесло Ваше?

— Земледельствуем.

— А побочное есть?

— Раньше в отход ходил, а теперь как сход старостой выбрал — бросил. Теперича мануфактуру держу небольшую.

То есть почти что пенсия.

— А супруга Ваша?

Он кивнул в сторону старой женщины, прям вот очень старой, со сморщенным в кулачок размером лицом.

— Как Вас величать, голубушка? — обратилась я, но та только нырнула за печь.

— Анною. — ответил глава семьи.

— А по отчеству?

— Ивановна она.

— Возраст?

— Да старая уже, почитай на два года меня старше будет.

Не удержалась, посмотрела на дряхлую тридцатидевятилетнюю старуху. Как хорошо, что та яма была рядом с Фролушкиной лавкой. Переглянулась с Андрюшей — тот тоже немного озадаченно наблюдал за нашим контингентом. Если бы на даче провалилась, то наилучший исход — превратиться к жалкое подобие этого кошмара.

Само собой, неграмотна, местная, ни разу за пределы околицы не выбиралась.

— Дети?

Мне выстроили целую толпу: сыновья двадцати трех, двадцати одного, двадцати, тринадцати, двенадцати, девяти, шести лет, и дочери четырнадцати, одиннадцати, семи и четырехлетнего возраста. Она вообще помнит, когда не была беременна? И кто-то еще говорил о том, что это дворянки изнашивали свой организм постоянными родами, а крестьянки защищались лактационным бесплодием. Так себе защита получается.

Сыновей староста отдавал в школу, а девочкам грамота ни к чему.

— Пятерых уже замуж выдали. — гордо произнес многодетный отец.

Трое старших сыновей уже также были женаты и вместе с женами и детьми жили тут же. Изба мигом перестала казаться просторной.

Но переписали и этих.

— Кто-то еще проживает с Вами?

— Отец мой, Лука Мефодьевич. — вон он на печке дремлет.

— Годов ему?

— Да старый совсем, шестьдесят уж почитай стукнуло.

Тем мощам, которые удалось рассмотреть при свете керосиновой лампы, я б и сто шестьдесят дала. Что-то свежий воздух и экологически чистые продукты пока никого тут не омолодили.

— Семейное положение у него?

— Да уж почитай дет десять вдовствует. — домочадцы с облегчением кивали. Любили тут свекровушку, прямо горячо и пламенно.

Православный, местный, неграмотный. Живет при сыне. Тоже себе официальный статус.

Итого при одной избе старосты насчитывалось 14 мужчин и 12 женщин. Двадцать шесть душ — и это только первый дом. Вряд ли мы вернемся в усадьбу раньше воскресенья. Мы вышли, выдохнули и я поймала себя на том, что опираюсь на своего несостоявшегося любовника.

— Я бы так не смогла. — прошептала ему на ухо.

— Я т-т-тоже. — негромко согласился он.

Дождались старосту и священника и рванули вдоль улицы.

И пошло дело куда бодрее.

— Имя? Семейное положение? Отношение к главе хозяйства? — Пол расставляли сами. — Возраст? Сословие или состояние? Вероисповедание? Место рождения? Место приписки? Место постоянного жительства? Родной язык? Грамотность? Занятие?

Физические недостатки определяли навскидку, лишь изредка уточняя детали. Калечно-увечных детей было немного, разве что совсем младенцы — естественный отбор суров, а с теми, из кого работник не вырастет, в деревне не церемонятся. В паре домов догнивали лежачие старики и старухи, но пропаганду гигиены я отложила на будущий визит, только приказав спутнику отмечать семьи, которым необходим визит врача.

Когда тусклое зимнее солнышко подобралось к зениту, до середины села мы едва добрались. Дурные предчувствия о сорванных сроках как-то неприятно оживились.

— Андрюшенька, я считаю, что 28 января у нас закончится только когда мы в дом вернемся, верно? — громко озвучила я свой рецепт растяжения пространства и времени.

— Конечно, Ксения Александровна. — неуверенно улыбнулся мальчик.

Староста настоятельно приглашал на обед, но туда мы отправили отца Феофана, которого уже начала утомлять роль свадебного генерала. Он, конечно, успевал и благословлять детей, наскоро освящать пищу, но следовало оберегать нашего самого старшего товарища.

Вскоре больше половины ответов можно было уже расставить самостоятельно: информацию про избы писали сами, вероисповедание, место постоянного жительства, приписки и рождения более чем часто совпадали, родной язык и сословие так же не блистали разнообразием.