Лёха

– Да сообразили уже, послали гонца из лесовиков всех из лагеря вывести поближе, чтоб помогли таскать. А бегать будут все разными путями, чтоб не топтать сильно, – объяснил Семенов.

– Поломают они ночью себе руки-ноги, – заявил удаляющийся бас; хруст гравия под сапогами затих, и Семенов остался в кустах при дороге один.

Рельсы тускло бликовали и в общем позиция была хороша, с добротным обзором и малозаметной промоиной за спиной – очень удобной, по которой можно было бы свалить в лес безвозбранно. Странно, но красноармейцу сейчас даже хотелось, чтоб от немцев на подмогу поезду прибыла дрезина. Диверсий в районе на «железке» еще не было, стало быть, немцы непуганые, бронепоезд сразу не пошлют, а вернее всего, как толковал Киргетов, причапает дрезина – этакое странноватое самоходное средство, тележка с колесиками и моторчиком, годная для езды по рельсам. И будет на дрезине сидеть пяток гансов с пулеметом. И с фонарями. Как в витрине городского магазина. И можно будет резануть по ним так, чтоб одной очередью всех покалечить, с того края начав. Если кто и успеет спрыгнуть – так на эту сторону, тут его и добрать. И будет тогда у Семенова нормальный пулемет, к которому есть патроны и новые добыть можно. А у рачительного командира отряда будет возможность погордиться, что вот – два пулемета, причем один – бессменно на охране штаба. Потому как пяток патронов останется, механическая «виталька» получится.

Тут боец тихо ухмыльнулся.

Ждать Семенов умел, причем так, чтобы и все видеть-слышать, и о своем подумать, но при этом не размечтаться и бдительность не потерять.

Как всегда – о доме своем вспомнил, о жене, дочке. Большая уже доча выросла, наверное, пока он тут в армии служил. Красавица растет, в мамку. И умница. Сыновей бы еще завести, без сыновей-то в старости плохо будет. Дочка-то – фьють замуж и будет жить бог весть где, а с сыновей толку больше, да и в хозяйстве – помощники.

Тут красноармеец помрачнел: далеко слишком загадал, а было уже у него суеверие такое или примета – не стоит далеко планировать и пореже надо вообще о будущем своем загадывать. Не буди лихо, пока оно тихо! Вон сержант Кагамлык в кармашке гимнастерки держал три гривенника – дескать, как вернется домой, прямо с вокзала позвонит на работу жене, что – вот, прибыл, живой-здоровый. И даже предусмотрительно прикинул, что, если одну-две монетки аппарат и съест (а на вокзале телефон-автомат всегда капризничал), – он все равно дозвонится. А вместо этого прилетел ему в грудь, прямо в кармашек с денюжками, корявый и зазубренный осколок. И красноармейца Волынца тоже так похоронили – со связочкой ключей от дома. Даже старшина Карнач не смог у него эту связку отнять, как не положенную по уставу, а вот автоматная очередь – справилась. И много чего такого же было, нагляделся вдосыт… Зарекся Семенов, осторожничал.

А еще саднило – как с Лехой этим быть, раздолбаем. Острая обида, которой боец на потомкову выходку отреагировал, чуть ли не за предательство принял, поутихла, опомнился он быстро. Осталось что-то, щемота какая-то невнятная. И сам-то не очень понимал, что беспокоит. Потому как несколько слоев получалось в беспокойстве, словно в домашней кулебяке.

Сглотнул слюну, подумал, что зря сравнил вкусную, праздничную еду с беспокойством. Вздохнул тяжело. Поел бы он сейчас пышной кулебяки, многослойной, с блинчиками, отделявшими одну начинку от другой. А беспокойство бы даром отдал, еще б и приплатил.

Понятно, что шли, пока шлось, да и думать там было некогда, только успевай ноги уносить. А вот сейчас время на мысли появилось. И чем дольше Семенов думал – тем беспокойнее становилось.

Менеджер Леха

Писанины было густо, и менеджер старался, как прилежный школьник. Добычи оказалось много, и все надо было записать, потому как занудный комиссар все время говорил, что «социализм – это учет!»

Вот Леха и корячился. При этом его не раз посещала мысль о том, что будь взорванный поезд серьезным воинским эшелоном – все бы прошло не столь гладко. Пожалуй, Машеров был прав, и, скорее всего, как согласился и комвзвод-один, этот поезд был «подкидышем», то есть местные железнодорожники осуществили внутреннюю перевозку, перекинув нужное и полезное с одной станции на другую, устроив этакий ведомственный «междусобойчик», что было вне поля зрения армейского командования. Отсюда и набор перевозимого, и количество. Сугубо местные нужды. И охрана – тоже из тех же железнодорожников рейха. Скорее всего, именно так все и вышло, потому и обошлось без нежданных гостей. Но ночью-то кто ж это знал!

Чем дальше, тем больше все суетились. И как ни старался сдерживаться командир – а и он нервничал. Невидимые часики отчетливо тикали в мозгу почти у всех – ну кроме разве молодых. Молокососы бурно радовались и были просто счастливы. А вот те, кто постарше, понимали – давно пора уносить ноги, но в чертовом вагоне была добротная и легкая жратва, и веско сказанное пышноусым – что одной коробкой весь отряд накормить можно – отпечаталось в сознании.