Лёха

Колонна еле волочилась по дороге, один из конвойных даже взял палку и попытался подгонять уставших пленных, что-то при этом покрикивая. Но остальные конвоиры это не поддержали: видно, им было влом делать лишние движения. Потом и весельчак плюнул на свою забаву. Тем более что и дрын его поломался об спину какого-то бедолаги. Да и конвоира чуть не сбил встречный грузовик, когда забавник шагнул назад для хорошего размаха; еле разминулись, и шофер так знакомо облаял неуклюжего пешехода, а тот так же узнаваемо ответил, разве что на чужом языке брань была. Вообще, к фронту перли и перли немцы – и танки, и грузовики, и мотоциклисты, и даже куча велосипедистов попалась, чему Леха сильно удивился – вид у этих байкеров был какой-то нелепый. А вообще то, что ехало к фронту, было настолько разнообразным и удивительным, что не будь Леха в таком уставшем состоянии – только бы и цокал языком. Очень много было самой разной малокалиберной артиллерии, такое впечатление, что немцы ставили крупнокалиберные пулеметы и мелкие пушки на все подряд. Особенно удивил автомобиль в виде корытца – у него, к слову, сзади тоже был винт. Как у покинутого Т-38. И даже в этом корытце стояла зенитка. Посреди всякой разношерстной техники тем не менее было и до черта гужевого транспорта – и мощные здоровенные лошадищи, которых Леха видал в передаче про рыцарей – першероны вроде, и явно взятые у здешнего населения местные кобылешки, и пешие немецкие подразделения попадались, причем не только марширующие колонной, но и сидящие, например, на обочине, составив свои винтовки в козлы и явно наслаждаясь отдыхом.

Впрочем, чем дольше шла колонна, тем больше было Лехе наплевать на все эти виды и агрегаты. И ноги уже гудели, и устал он сильно. А горелым железом и трупниной пахло так часто, что и внимание обращать прекратил. Потому он не сразу понял, что толкает его в бок Семенов, и, удивленно глянув на дояра, Леха совсем не врубился в сказанное вполголоса:

– Вишь, дорвался этот, как его, Козлевич, до своей мечты.

Посмотрел туда, куда глядел его спутник, потом дошло. Сдвинутый, даже скорее оттащенный с дороги на обочину к подступившему тут вплотную лесу, потому как остались борозды от колес на земле, стоял маленький танк. И не то коза, не то корова на башне была видна. На изрешеченной вдрызг башне. Даже в корове этой, которая символизировала собой некую антилопу гну, и то зияла дыра парой сантиметров в диаметре. И в воздухе густо висел тяжелый запах – бензиновая вонь, гарь, смрад смерти и еще что-то паскудное. И тут же – совсем рядом от погибшего плавающего танка – было густо намешано по обочинам чего-то странного. Косматый от черной сажи громадный цилиндр, в который этот танчик мог бы вполне спрятаться, что-то еще знакомое, но изуродованное до непонятности, вздутые лошадиные трупы, кучи обгоревших тряпок и еще чего-то. И что странно – под ногами стала чвакать грязь, словно дорога была мокрой.

До Лехи наконец доперло, что этот странный жбан – цистерна и, наверное, от бензозаправщика, распоротая взрывом по швам. И кругляки металлические с неряшливо намотанной на них тонкой проволокой – это колеса без сгоревших начисто покрышек. Мотор, выброшенный в сторону. И корявая железяка – сплющенная кабина. И там – еще одна, но смятая иначе и потому не узнаваемая сразу. И с другой стороны – тоже явно грузовик – как раз за задранными в небо врастопыр лошадиными ногами. И бочки вздутые вокруг валяются. И ошметья от кожаной упряжи. И еще какой-то хлам, который не очень-то и распознаешь. Россыпь хрустящих под ногами аккуратных коричневых коробочек, из которых высыпался устлавший дорогу белый порошок.

– Жалко пацанов! – подавленно отозвался Леха.

– Это каких пацанов? – удивился дояр.

– Ну этого, Козлевича и второго, – пояснил, озираясь на этой свежесделанной помойке, потомок.

– Какие же они пацаны? Нормальные мужики. Вполне матерые. Ты себя пожалей лучше, недотепа. Решил, наверное, что сидят они оба дырявые в своей барабайке? – ехидно спросил Семенов. Сзади, услышав разговор, вплотную приблизились Жанаев с Середой, стараясь идти так, чтобы не наступать Лехе на просторные чуни.

– А то ж! Живого места нет, не уцелеть им было! – уверенно и печально сказал Леха. Ему действительно было неприятно видеть этот хоть и нелепый, но все-таки ставший своим танчик. И пацаны там были клевые, чего уж. А сейчас их нет больше, осталась вместо хороших людей смердящая трупнина.

– Городской!.. – с нескрываемым презрением выговорил дояр.

– Че городской-то? – ощетинился Леха. Вот еще не хватало, чтобы его деревенщина презирала… и так тошно.

– Пулмет угы![45] – негромко подсказал сзади Жанаев.

– Точно! – согласился Семенов с подсказкой и добавил: – И люки дырявые.

– Ну и что? Он весь дырявый как решето! – возразил потомок.

– То-то и оно, – кивнул боец и потом снизошел: – Смотреть, как человек смотришь, а ни черта не видишь. Пулемета в башне нет. Люки открыты и прострелены густо. Что получается?

– Слушай, Шерлок Холмс, ты давай, говори уже! – возмутился, но тихо Леха.