Лёс

Никак. Никак. Я не смогу произнести при ней всех этих страшных мыслей и слов, поэтому я молчу. Навсегда молчу о них и хороню их в себе. И Лорелея, чуткая, послушно перестает настаивать. Убаюкивает меня и обласкивает нежностью. И я бесконечно люблю ее и благодарен за то, что она такая.

Когда солнце заходит полностью за лес, и становится темно – так, как темно глухой ночью – мы собираемся идти к домам, уже пропустившие, как и всегда, ужин. Я держу ее крепко за руку, и она тихо идет рядом. Ее движения мягкие и бесшумные. Я очень скучал по ней, пока меня не было рядом.

Когда почти подходим к ее дому, она останавливает меня и заходит вперед, поворачиваясь ко мне лицом. Держит меня за обе руки. Ее лицо какое-то серьезное и даже решительное. Я едва ли узнаю свою любимую в этой вдруг изменившейся девушке.

– Если там ничего нет, любимый, – говорит она, – тогда пойдем с тобой за лес и постоим там все, что хотели. Сами.

Я чувствую, что ладони ее в моих руках шершавые и жесткие. На миг теряю дар речи и не могу сообразить сон это или все происходит наяву.

– Пойдем, вдвоем, Эверетт. Постоим дом, нарожаем детей. Будем там жить так, как считаем верным.

Я думаю с секунду и затем говорю.

– Ты сейчас взаправду так говоришь? – спрашиваю удивленно.

– Не могу я больше здесь,– шепчет она, – не могу я больше видеть это длинное поле.

Я выжидаю всего мгновение, пока прихожу в себя. Затем беру ее лицо в свои ладони и говорю об Омелье, о Таре и Экхофе, рассказываю об утренеей встрече с отцом и матерью, открываю все свое переживание перед ней. Признаюсь, что соврал, потому что не смог оставить родных, а она смотрит внимательно и слушает.

Говорит, что верит – и для меня нет слов слаще. Я подхватываю Лорелею и кружу, кружу в ночи, и она звонко смеется. И мы боимся, не разбудили ли кого вокруг. И всего на миг я еще ощущаю сомнение, представляя сердитые лица матери и отца, а затем и лица младших братьев и сестер, заневолненных старшими. Лица еще не понимающих детенышей, которые не могут сделать выбор – пойти со мной. Еще ничего не разумеющих. А потом я говорю себе, что я не властен решать за них. Что они вырастут и все решат сами. И еще понимаю, что не властен решать за себя – счастье хочет забрать меня, и я обязан ему позволить.

Этой ночью мы собираем вещи. Тихо шуршим в своих спящих домах. Передвигаясь по своей комнате на цыпочках, я поглядываю на стоящий в ночи дом Лорелеи и представляю с наслаждением, что она сейчас мысленно поглядывает на меня. Мы уходим тайком, еще до рассвета, пока никто не видит, всех оставляя позади. Деревня с утра затянута туманом, а мне кажется, будто липкой паутиной.

Я держу Лорелею крепко за руку, когда мы уходим в лес. Я даю ей время обернуться и окинуть в последний раз взглядом нашу деревню, окутанную в белое. Она немного грустит – я знаю это – но храбро отворачивается ко мне. Ступает вперед, и я делаю шаг сразу за ней.

Мы идем навстречу рассвету, встречая новый день, новую жизнь, новый мир. Встречая счастье, которое распахивает перед нами объятия. И мы вдвоем, одни на белом свете, так же сильно готовы обнять его в ответ.

Когда доходим до желтой поляны с большими дивными кузнечиками, Лорелея, как я и думал, остается ими потрясена.

(прим.) «Лёс» в переводе с белорусского языка – судьба.