Лётчик

И мы продолжили облёт. Чем дальше и больше мы летали, тем сильнее я нервничал. Ресурс мотора подходил к концу. Иной раз прямо-таки одним местом чувствовал его скорый конец. И запускался он уже не с первого раза, и тянул слабее, не с той весёлой мощью, и стал как-то по-старчески иной раз похрипывать. Лишь бы до дома дотянул, а там я за ним присмотрю, самые лучшие запасные части выбью, в руки лучшего моториста определю.

А, вообще, впечатление от всей этой кирпично-бетонной мощи укрепрайонов было двояким. С одной стороны, дух захватывало, стоило только увидеть эти грандиозные сооружения, а с другой — было очень больно. Больно за предстоящие потери, больно за собственное бессилие, потому что точно знал — никому мои пророчества не нужны.

Даже вроде бы как и появившиеся хорошие знакомцы на все мои осторожные предсказания о будущих катастрофах реагировали… Да никак не реагировали. Отшучивались — мол, Сержу больше не наливать. И всё! Вот такой настрой всеобщего благодушия царил в офицерской среде. Единственное, что порадовало, так это серьёзное отношение к моим пророчествам малой группы офицеров в Новогеоргиевской крепости. И в Осовце рассказал о производящемся в Германии отравляющем газе. И ничего, что мне никто не поверил, осадочек-то в мозгах остался. Глядишь, кто-то да задумается и в нужный момент вспомнит о моих предостережениях и советах. Ну да, я же и посоветовал, как от него можно уберечься в этих условиях. Какие меры принять…

Поэтому и давило на меня тяжким грузом послезнание. То, что ни одна из этих крепостей должной роли в скорой войне так и не сыграет. Почему? Можно назвать множество причин, и все они будут верными, а можно не назвать ни одной, и это так же будет правильно. Война…

А с деньгами я так и не смог решить вопрос. Негде было — из Варшавы не удалось никуда вырваться — общий недостаток времени не позволил. Мотались от крепости к крепости по всем трём укрепрайонам, словно белки в колесе, спешили и торопились успеть всё облететь, словно инспектор и впрямь что-то знал о грядущей войне…

Мотор не выдержал уже на обратном пути, при возвращении домой, когда впереди показались окраины столицы. И ведь почти рядом с Псковом пролетали, можно было и на своём аэродроме сесть. Наверняка самолёт инспектора давно отремонтировали, мотор заменили. Пересел бы он спокойно на свой аэроплан и улетел, а теперь…

А что теперь? Вот она, Гатчина, подо мной. Можно же на учебное поле сесть! Лишь бы никто в этот момент по закону подлости не собирался взлетать или садиться.

И снова мысль о парашютах в голову пришла. Вот же она столица. Совсем рядом. Неужели я время не найду её посетить и лично с изобретателем договориться? В лепёшку разобьюсь, но сделаю. Нет, про разбиваться в лепёшку — это несколько несвоевременно и совершенно не к месту. Просто постараюсь всё для этого сделать. Так-то оно правильно будет.

И я решительно заложил плавный вираж влево, планируя в сторону знакомого лётного поля. Внимательно осмотрелся — никаких помех, никого в небе и на земле нет. На моё счастье. Впрочем, можно было бы и прямо у ангаров сесть, в случае чего. И вообще, что это я так разволновался? Сесть можно где угодно, лишь бы живыми остаться. А заволновался я лишь по одной причине. За пулемёты свои запереживал. Отберут ведь, если прознают.

Планируем под посвист ветра в расчалках, непривычная уху тишина заглохшего мотора давит на нервы. Уголок снижения приходится держать чуть больше, потому как широкая лопата замершего винта изрядно нас тормозит.

Определился с ветром, прикинул траекторию захода, удостоверился, что точно попадаю на полосу. Тут и Сергей Васильевич обернулся, рукой вниз показывает, на лице вопрос огромными буквами нарисован. Страха в глазах не видно, настолько уверен в благополучном исходе? Радует такой оптимизм, греет моё профессиональное самолюбие.

Метрах на пятидесяти испугали летевшую в попутном направлении огромную чёрную ворону. От испуга старая оглушительно каркнула, чуть нас не обгадила — промахнулась, к счастью. Заложила резкий вираж и убралась в сторону, заполошно махая крыльями и постоянно оглядываясь на непонятное и почти бесшумное нечто в воздухе.

Сели мягко, прошуршали колёсами по траве, легко коснулись земли и быстро остановились. Несколько долгих мгновений сидели. Молчали оба и не шевелились. Первым я прервал паузу. Отпустил ручку управления, расслабил напряжённые плечи, убрал ноги с педалей. Встал в кабине, облокотился руками на округлые края, перекинул тело наружу и скользнул по фанерному борту вниз, на землю.

Жёсткий удар по пяткам тут же напомнил о бренности бытия, об отказе двигателя, о совершённой посадке, о везении. Или о мастерстве? Раз есть место для шутки, значит, всё хорошо.

Помог спуститься Сергею Васильевичу, с недоумением смотрел, как он пыхтит, стараясь стащить с плеч зацепившийся за погоны комбинезон.

— Не поможете, Сергей Викторович?

Конечно же помогу. Укоряя себя за нерасторопность, кинулся освобождать так не вовремя зацепившуюся ткань.