...С самого начала призыва на военную службу он был твердо уверен, что его обязательно пошлют в авиацию. Из книг и журналов он почерпнул немало сведений о том, почему аппарат тяжелее воздуха способен летать, знал устройство многих систем и механизмов, установленных на самолетах. Да и здоровье есть. Крутые плечи, мужественное лицо, внимательный взгляд глубоко посаженных глаз выдавали в нем человека волевого, решительного, наделенного недюжинной силой. Но на медицинской комиссии дотошный доктор с резким, скрипучим голосом обратил внимание на то, что мизинец на левой руке Полбина не выпрямляется до конца — след травмы, полученной, когда батрачил у Живодерова. Врач решительно покачал головой. Никакие доводы на него не действовали.
— Нельзя, не имею права. Авиации нужны отменно здоровые люди.
— А я что, по-вашему, не здоров? — с трудом сдерживая себя, проговорил Полбин. — Могу двухпудовкой перекреститься.
Однако врач был неумолим:
— Не унывайте, молодой человек, силушкой вас в самом деле бог не обидел. Так что и здесь, на земле, вам скучать не придется...
Как годного к строевой службе его направили в Богунский полк. Служить там было честью. В годы гражданской войны полк, которым командовал в то время Николай Щорс, покрыл себя неувядаемой славой. И те, кто приходил сюда уже в мирное время, должны были с особой ответственностью относиться к изучению военного дела. Полбин учился хорошо, старательно. Он вообще все делал добротно, со всей серьезностью и пониманием своего долга. Знал оружие, решал тактические задачи. Особых трудностей он здесь не испытывал. Но желание стать летчиком крепло в нем. В короткие часы увольнения он ходил в библиотеку, читал авиационные журналы «Самолет», «Вестник Воздушного флота».
В тот год Полбин твердо решил после окончания срока службы просить райком партии направить его на учебу в летное училище.
«Надо бороться, просить, наконец, требовать», — думал он, решительно направляясь в кабинет секретаря Ульяновского райкома партии.
Только все повернулось не так, как ожидал Полбин. Секретарь, чуть старше его, с изможденным лицом и покрасневшими от бессонницы глазами, крепко обнял Ивана:
— Хорош воин, как раз ты мне очень нужен. Революцию на селе делаем, там ты будешь незаменим.
— Да, но... — Полбин помедлил, собираясь с духом, — учиться хочу, товарищ секретарь, в летной школе.
Секретарь райкома внимательно посмотрел на него, подвинул стул, проговорил устало:
— Садись.
Он медленно подошел к окну, занавешенному давно не стиранной шторой, повернулся к Полбину, сказал резко:
— Мне ведь тоже сейчас что-то другое хочется делать, но партия приказала быть здесь, и я здесь, потому что иначе нельзя.
Ты партиец хороший, рабочей закалки. И никто лучше тебя, родившегося и выросшего здесь, не поймет нужды села. Ты понимаешь, как важно, чтобы организацией новой жизни на селе занимались люди, не только преданные Советской власти, но и правильно понимающие ее политику. — Он остановился, снова пристально посмотрел на Полбина: — Партия может приказать тебе быть секретарем комсомольской ячейки, и ты обязан будешь подчиниться. Но я хочу, чтобы ты, Ваня, сам согласился. Так работать тебе будет легче.
Когда Полбин собрался уходить, остановил его у двери:
— Через год приходи. Задерживать не буду. Знаю, что бредишь ты авиацией. Сам пойду просить за тебя.
Полбин улыбнулся в ответ.
Наступил очень трудный год для Полбина. Иной раз некогда было поесть, отдохнуть. Руководил курсами по подготовке полеводов, бригадиров. Организовывал местных комсомольцев для работы на общественных объектах, восстанавливал школы, подбирал преподавателей, заботился об обеспечении школьников всем необходимым для учебы... Да разве обо всем расскажешь!
Через год он снова в райкоме партии, где ничего не изменилось. Лишь сам секретарь выглядел лучше, чем тогда. Наверное, все-таки дела в районе налаживались. Он протянул Полбину руку, поздоровался:
— За работу спасибо, а вот как с летной школой, не передумал?
Полбин покачал головой:
— Нет.
Секретарь взял со стола бумагу.
— Вот наше ходатайство в училище. А вообще жаль, что уезжаешь, хорошо работать с тобой. — Крепко пожал ему руку: — Ну, Ваня, не знаю, что говорят в таких случаях. Просто желаю тебе высокого неба над головой.
В 1929 году Полбин был принят в Вольскую теоретическую школу летчиков. В те годы в подготовке авиаторов существовало два этапа, связанных с обучением в двух разных школах; теоретической и практической.
Полбин стремился все понять, постигнуть, приходилось очень много заниматься. Преподавателям, командирам это нравилось. Товарищи по курсовой роте удивлялись его напористости:
— Ты, Иван, никак сразу же хочешь профессором стать?
Он ответил серьезно:
— Сразу не получится, но со временем хотелось бы.