Лётчики

Вот уже и город: тысячи огней помаргивают, словно развеянные угольки костра. Волк включил сигнальные огни. Самолёт, разукрашенный, как елка, шёл низко, над самыми крышами. Перевалившись за борт, Андрей узнавал улицы. Вот сад. В раковине играет оркестр. По главной улице проходят гуляющие. Гостеприимно светят витрины магазинов. Как хорошо сейчас прогуляться бы с какой-нибудь девчонкой!

Будто огромная разноглазая рыбина, торжественно плыл самолёт, уходя из золотой сети городских огней во тьму…

Покружив над аэродромом, Волк прицелился и пошёл на посадку. Андрей выбрался из кабины и побежал как будто на чьих-то чужих, деревянных ногах. Он ещё находился под впечатлением высоты и от этого иначе смотрел на людей и вещи, ожидая от товарищей участия и беспокойства за их отсутствие, но ребята встретили его без удивления и даже с признаками неприязни.

— Разлетались, черти! — с сердцем сплюнул Гаврик. — Из-за вас разбор полетов задерживается. Жрать, как собака, хочу. И автобус в город уже ушёл…

Андрея так и подмывало рассказать кому-нибудь о полёте. Как во сне, перед ним проходили облака, закат, стремительность падения, оживлённость городских улиц, но он забывал, что каждый из товарищей живет сейчас своим. Сколько раз он сам, стоя на старте и встречая прилетевших, замечал на их лицах отчуждённое, самосозерцающее выражение. Редко кто отзывался на приветственный кивок головы: каждый ещё находился под впечатлением полета и внутреннего напряжения от выполнения посадки. Самолёт становился в ряд с другими машинами, мотор, доработав остатки бензина, затихал, летчик устало отстегивал ремни и постепенно переключался на землю. Так это происходило и с Андреем. Отойдя в сторону, он молча курил папиросу и пренебрежительно, как хорошую знакомую, рассматривал на небе Большую Медведицу.

Командир звена бежал с каким-то распоряжением.

— Домой! Разбора не будет!

Андрей устало побрёл в столовую.

В полётном листе, куда заносилась работа мотора и характер выполненных полётов, Волк вписал своей рукой: «Полёт по маршруту на ориентировку». Остальное было скрыто.

10

В этот период воздушный флот густо насыщался свежими людьми. В отряд прибыл новый комиссар, Ираклий Чикладзе, партийный работник с Грозненских нефтепромыслов.

Знакомить комиссара с работой лётчиков взялся сам Волк, решив с первого полета воспитать в нём уважение к этой профессии и навсегда отбить охоту вмешиваться в работу командира.

Средней облачности день плыл над аэродромом. Комиссар неумелыми пальцами застёгивал шлем, Волк уже ожидал в кабине. От торопливости пряжка выскальзывала из рук комиссара, а попросить кого-нибудь застегнуть ремешок он стеснялся. Волк отвернулся и досадливо сплюнул; комиссар это увидел и ещё больше заспешил. Общаясь преимущественно со стажёрами и слушая их восторженные отзывы о первых полётах, он и не подозревал, какие неприятности предстояли ему в этом воздушном крещении. Правда, он учитывал разницу между своим поношенным организмом и здоровьем этих краснощёких, широкоплечих ребят, но ему готовили особый полёт.

«Я ж тебя помотаю, — думал Волк, выруливая на линию взлёта, — чертям тошно станет!»

Самолёт тронулся, чужие очки запрыгали на носу, комиссар стал их прилаживать, решив проследить момент отрыва от земли: он слышал от стажеров, что этот миг совершенно неуловим для глаза. Приладив резинку, он глянул за борт и ахнул: далеко-далеко внизу лежали тёмно-вишнёвые крыши ангаров. Нет, ощущение первого полета совсем не похоже на то, что ему рассказывали и как это он себе представлял. Неощутимый привычному обонянию Волка запах отработанного газа, вылетающий из патрубков, вызывал у комиссара тошноту.

На виду у всех Волк вёз комиссара осторожно. Прошли первый слой облаков. Машина шла по прямой, мотор гудел полным, жизнерадостным голосом и вдруг осёкся, словно перерезанный: комиссар тревожно глянул на Волка. Самолёт, легко покачиваясь, медленно оседал по вертикали. Чикладзе испытывал приятнейшее ощущение.

— Парашютирование! — крикнул Волк. — Правда, приятно? — И не успел комиссар кивнуть головой, как машина, свалившись на правое крыло, с опущенным носом завертелась в сумасшедшем вихре. Чикладзе, вцепившись скрюченными пальцами в сиденье, глядел поверх крыла — облака белой каруселью шли перед глазами. Со свистом выйдя на прямую, Волк крикнул:

— Штопор!.. Мы сделали три витка!

Он с усмешкой наблюдал в зеркало за растерянностью комиссара.

Затем промчавшись по прямой и дав пассажиру немного прийти в себя, Волк сделал лихой переворот через крыло. Чикладзе, не понимая, что происходит с самолётом, ухватился за борта кабины: горизонт провалился куда-то вниз, резко и косо по вертикали пересёк поле зрения, и облака вдруг бросились на машину. «Ну и ну», — думал комиссар, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Волк видел его бледность, но не оборачивался. «А ну, попробуем горкой!..»