Липгарт: Создатель «Победы»

Большую часть времени Андрей Александрович проводил в КЭО. В диспетчерской экспериментального цеха была налажена связь с главой штаба обороны завода А. А. Фониным. На крыше корпуса под металлическим «грибком» дежурили два бойца унитарной команды. Во время налета дежурные там менялись каждые пять минут – больше не выдерживали нервы.

Водитель-испытатель танков Г. И. Зяблов так вспоминал о мерах, предпринятых Липгартом после налета 4 июня: «Главный конструктор завода А. А. Липгарт был не только отличным конструктором, но и быстро ориентировался в сложной обстановке и действовал там, где другие раздумывали, ждали указаний или согласования с начальством. После первой бомбежки он решительно взял всю ответственность на себя, велел немедленно разобрать маскировочные щиты вокруг зданий. Приказал вывести архив конструкторской документации и авиабензин. Архив увезли в подвалы монастыря села Борисова Дальнеконстантиновского района. Был учтен опыт 1941 года, когда в профтехкомбинате сгорел архив завода». Руины храма Покрова Пресвятой Богородицы, подвалы которого спасли архив КЭО, и сегодня можно увидеть в селе Борисово-Покровское…

Начальник экспериментального цеха КЭО И. Г. Сторожко записал выразительный эпизод, произошедший в ночь на 7 июня, во время самого страшного налета: «Дежурившие на крыше бойцы унитарной команды сообщили по телефону, что одна зажигательная бомба пробила плиту перекрытия и упала на участок сборки автомобилей. Члены унитарной команды, чья очередь была отправляться на ликвидацию возможного очага пожара, заколебались. Тогда Андрей Александрович поднялся и со словами “пошли со мной” направился к выходу. Бойцы осмелели и быстро отправились на участок. Липгарта из бомбоубежища не выпустили. Возвратившись, доложили, что бомба действительно пробила крышу, но очага пожара они не обнаружили, не нашли и самой бомбы. Как потом выяснилось, бомба пробила днище металлической цистерны, изготовленной для пожарной части, и внутри нее сгорела. Это была единственная бомба, попавшая в нашу крышу».

Но в целом КЭО неимоверно повезло. На схемах бомбардировки ГАЗа, кажется, нет живого места, всё в черных точках – местах попадания бомб. Но здание КЭО в этом аду уцелело. В первый налет – два разрыва у стен, во второй – ни одного. В ночь на 7 июня – семь попаданий небольших 50-килограммовых бомб и одной покрупнее, 100-килограммовой. Среди них и та самая «зажигалка», тушить которую первым бросился Липгарт… Во время дальнейших налетов попаданий не было. На фотографии видно, что здание КЭО закопчено, окна в нем выбиты, но оно выстояло. Рядом зияет огромная воронка от полутонной бомбы; прицелься немецкий летчик чуть левее – и всё… Но и в таких, поистине нечеловеческих условиях работа не прекращалась. И. Г. Сторожко: «Рабочие механического участка экспериментального цеха вели себя мужественно, без паники. После объявления воздушной тревоги уходили в бомбоубежище или оставались под антресолями цеха. После отбоя воздушной тревоги продолжали работать, выполняя задания по изготовлению деталей для опытных образцов. В дневное время отдел трудился в обычном порядке, хотя ожидание тревожной ночи не покидало до прекращения налетов».

Сразу же после первых трех налетов, 8 июня, решался вопрос о будущем завода. Его восстановление, конечно, началось сразу же, но эксперты должны были спокойно, без эмоций оценить масштабы катастрофы и дать заключение. По мнению некоторых, на восстановление ГАЗа потребовалось бы два года. И тогда Иван Кузьмич Лоскутов произнес цифру, потом вошедшую в историю: сто дней. Цифру, казавшуюся всем, кто видел состояние завода после налетов, сказочной.