Липовая жена

К счастью, и Наргис, и Васанта занимались клиентами, а то бы слетелись на эту картинку – поглазеть на переделка-недоделка. Мне было тошно так, как если б вдруг я увидела, что калека, который до сих пор передвигался сам, хоть и с палочкой или костылем, вдруг навеки пересел в инвалидное кресло. Но я изо всех сил старалась быть «найс, найс, найс», черт побери!

– Я тебя порадую, Галин, май дарлинг, – сказал он. – Ты будешь просто счастлива услышать, что я устроился волонтером в магазин подарков.

– О, это прекрасно! – ответила я, улыбаясь как ненормальная. Все было кончено с этим несчастным придурком. Все было кончено!

Сегодня он походил на неприкаянную еврейскую кобылу средних лет, которая изо всех сил старается выглядеть женственно и привлекательно в своей последней надежде на замужество. Кстати, его грудь увеличилась за это время раза в два. Меня даже подмывало спросить, как за такой короткий срок ему удалось отрастить такие аппетитные сиськи. Потом сообразила, что, скорее всего, это протез. Здесь такого барахла в магазинах навалом. Он купил красную помаду и тут же, подойдя к зеркалу, накрасил губы. Для его ортодоксального вида эта помада была слишком яркой, но я не стала делать ему замечаний, только сережки похвалила. Хотелось, чтобы он уже свалил отсюда навеки, дабы никто из нормальных клиентов не заподозрил, что мы с ним знакомы.

Наконец, он собрался уходить.

– А как там Генри? – спросила я в спину.

Он мгновенно вернулся, рухнул в кресло, вытянув вперед свои длинные ноги совсем не женским манером.

– О, Генри – замечательно! – воскликнул он. – Генри счастлив, что я так чудесно выгляжу и что наконец наш дом озарен присутствием настоящей женщины.

Клянусь тебе, он так и сказал: «озарен» и «настоящей женщины». Я почувствовала странную дурноту и сказала:

– Ну, прости, что задержала… Ты, вероятно, торопишься.

– Да, я тороплюсь – к нему, моему Генри! – и вскочил. – Хорошо, что напомнила: Клара ведь совсем не может управляться с кислородным аппаратом.

– А что, – спросила я, – Генри полностью перешел на принудительную вентиляцию?

– О да. – Он задумался на мгновение и спросил с озабоченным видом: – Но ведь это не помешает нам прокатиться на воздушном шаре? Генри очень надеется.

Понимаешь, этот наивный подросток, кажется, не понимал, что его брату жить осталось всего ничего. Ну, а я просвещать его на эту тему не собиралась.

В общем, погарцевал он передо мной еще минут пять, на прощание протянул руку и пожал. А через час позвонил, передал привет от Генри и принялся вновь допрашивать меня, вытягивая душу: как он все же, на мой взгляд, выглядит? И вновь я его заверила, что каждый раз, как я его вижу, он выглядит все лучше и лучше. Все женственней и элегантней.

– Ты так ко мне добра! – взрыднул он и со словами «Год блесс ю!»[3] повесил трубку.

И я вспомнила, что, выйдя из салона и проходя мимо наших витрин, он украдкой смотрел на меня, пытаясь захватить врасплох: не смеюсь ли над ним. А я совсем не смеялась, мне выть хотелось от жалости и от странной злости на себя. Но я сохраняла вполне прохладное выражение лица…

* * *

В общем, недели две назад, когда последняя клиентка у меня задержалась до девяти вечера, я в салоне осталась одна – это часто случается. Все девочки давно по домам отправились – им-то есть к кому спешить, – а я так даже люблю эту тишину, вечерние огни за окном и освещенный свой кабинет, пустой от клиентов. Как обычно, сделала кассу, переоделась, выключила свет… Выхожу, запираю дверь и чуть не спотыкаюсь о какого-то бродягу на ступенях.

Наклонилась, вгляделась в него и просто окоченела: Мэри. Сидел на ступенях, сгорбившись, тихо качался. И несло от него густым запахом немытого тела, пота, мочи, какой-то мокрой селедки… И был он без парика, без сережек – и без груди! Был таким, каким я его впервые увидела. И раздетым – в такую-то холодрыгу! Я потрясла его за плечо, спросила:

– Мэри, ты что, Мэри? Что с тобой?

Он не отвечал, сидел, трясся, раскачивался.

Я подхватила его под мышки и потянула со ступеней. Но он обвисал в моих руках и валился опять, как-то странно подскуливая. Я понять не могла, что с ним: накуренный ли он, пьяный ли, больной… или просто не ел несколько дней? И куда его везти сейчас – к нему домой? В приемный покой какого-нибудь госпиталя? Или вызвать амбуланс и отправить в психушку?

Трясу его за плечи, повторяю как заведенная:

– Что с тобой? Что случилось? Мэри?!

Наконец он выдавил:

– Генри умер… И лежит там… И я не могу вернуться уже много дней…

После чего горько зарыдал, как ребенок, затряс головой и сидел так на холодных ступенях, раскачиваясь, обхватив руками колени.

А я стояла над ним, не зная, как подступиться. Вот оно что. Вот, значит, что случилось… Ну, конечно: только ребенок и мог настолько растеряться перед лицом давно ожидаемой смерти.

Надо было немедленно его поднять и где-то напоить горячим. Но как и куда его тащить в эдаком виде? Ни в одно приличное заведение нас бы просто не пустили. Я огляделась…