Лира Орфея

— Может быть, с современными зрителями не все так плохо, — утешил их Пауэлл, настроенный, кажется, оптимистичнее прочих. — Помните ту песню из «Кордебалета»?[25] Там все время было про «голубые дали», а пела девушка с великолепными конечностями. И у публики это вызвало Фурор.

— Не могу не согласиться насчет изменений в языке, — сказала Пенни. — Это я еще не стала вам читать наброски диалогов, которые Планше послал Кемблу. Пигвигген у него приходит в лес, «где голубые ели», а потом долго распространяется о том, что у него теперь есть две волшебные шишки.

— Что у него есть? — в ужасе переспросил Артур.

— Две волшебные шишки. Очевидно, шишки с голубых елей в лесу Мерлина обладают особо волшебными свойствами.

— А что, в шишках нынче есть что-то двусмысленное? — спросил Холлиер. — Простите, я не очень разбираюсь в современном сленге.

— Шишки теперь означают женскую грудь, — объяснил Пауэлл. — Выпуклости, понимаете? «У нее отличные шишки». Возможно, это словечко больше распространено в Англии, чем здесь.

— А, понимаю. Я подумал про «шишку» в единственном числе, что означает головку полового члена. Возможно, об этом предмете будет говорить сам Великодушный Рогоносец.

— Ради бога, перестаньте шутить, — сказал Артур. — Дело очень серьезное. Вы что, не понимаете? Мы что, правда собираемся выкинуть кучу денег из наследства дяди Фрэнка на оперу про голубых мальчиков, шишки и сношения через дупло? Мария, скажи мне, я уже поседел? Я отчетливо ощущаю, как у меня съеживается кожа на голове.

— Мне, как специалисту по Рабле, отвратительны эти жалкие потуги на полускрытую непристойность, — заявила Мария.

Пенни не очень элегантно выплюнула на тарелку горсть виноградных косточек.

— Но зато у вас есть музыка. Во всяком случае, планы и наброски.

— Да, но годится ли она? — спросила Мария. — Если это на том же уровне, что и Планше, мы пропали. Сидим в дыре, как Артур говорит. Хороший ли Гофман композитор? Кто-нибудь знает?

— Я, конечно, не судья, — сказала Пенни. — Но я думаю, что очень неплохой. Имейте в виду, я в музыке не специалист. Но когда я была в Лондоне, Би-би-си передавало «Ундину» Гофмана в цикле ранних романтических опер, и я, конечно, послушала. Даже записала, и эти записи у меня с собой, если кому интересно. У вас есть магнитофон?

Мария взяла кассеты и вставила одну в стереопроигрыватель, ловко спрятанный в шкафу рядом с Круглым столом. Даркур убедился, что у всех налито, и члены Фонда Корниша — в самом ужасном упадке духа со дня основания фонда — приготовились слушать. На всех лицах читалась безнадежность, но у Пауэлла — в меньшей степени. Ему, как человеку театра, было не привыкать к провалам и безднам творческого процесса.

Артура первого встряхнула и оживила музыка.

— Слушайте, слушайте! Он использует голоса в увертюре! Вы когда-нибудь слышали такое?

— Это голоса влюбленного и Духа Воды, взывающих к Ундине, — объяснила Пенни.

— Если он и дальше продолжает на том же уровне, может быть, все обойдется, — сказал Артур.

Он был страстным меломаном, плохим пианистом-любителем и ужасно сожалел, что дядя Фрэнк не оставил ему свою завидную коллекцию музыкальных рукописей. Тогда незавершенная опера оказалась бы в надежных руках самого Артура.

— Да он умелый композитор, — произнесла Мария.

И в самом деле. Сотрудники Фонда Корниша приободрились — в меру своей способности к восприятию музыки. Даркур понимал, что слышит: он и с Фрэнсисом Корнишем когда-то познакомился на почве общей любви к музыке. Пауэлл утверждал, что музыка — одна из стихий, в которых он живет; он хотел расширить свой опыт театрального режиссера постановкой оперы и именно поэтому так уговаривал Фонд Корниша заняться «Артуром Британским». Холлиеру в детстве медведь на ухо наступил, но драматические сюжеты Холлиер любил и понимал, а «Ундина», безусловно, была драматична, — правда, это не мешало ему время от времени клевать носом. К концу первого акта все заметно приободрились и опять потребовали выпивки — но не для того, чтобы утишить боль поражения, а чтобы отметить удачу.

«Ундина» — длинная опера, но Фонд Корниша мужественно дослушал ее до конца. Было уже почти четыре часа утра; они просидели за Круглым столом больше девяти часов. Но, кроме Холлиера, все были бодры и счастливы.

— Если таков Гофман-композитор, мы снова оседлали свинью, как говорится, — сказал Артур. — Надеюсь, я не выдаю желаемое за действительное, но, по-моему, это просто отлично.

— Он и правда призывает лиру Орфея, чтобы открыть подземный мир чувств, — заметила Мария. — Он часто повторял эту фразу. Должно быть, она ему очень нравилась.

— А вы слышали, как он использует деревянные духовые? Не просто дублирует струнные, как норовили даже лучшие итальянцы того времени; нет, у него они создают свое отдельное настроение. О, волшебные глубокие звуки флейт! Это романтизм, верней верного, — сказал Пауэлл.