Лираэль

Ник отложил перо и подул на бумагу. «Не то чтобы в этом была необходимость», – подумал он, глядя на расплывчатые, смазанные строки – жалкую пародию на его почерк.

– Хедж! – крикнул Николас, откидываясь назад и пытаясь подавить приступ головокружения и тошноты. Такие приступы теперь накатывали все чаще, особенно после очередного умственного напряжения. А еще у него волосы выпадают, и десны распухли… Но это вряд ли цинга, ведь его меню довольно разнообразно, и каждый день он выпивает по стакану свежевыжатого лаймового сока.

Николас собирался уже снова позвать Хеджа, как тот собственной персоной объявился у входа в палатку. Одет, как всегда, по-варварски, но расторопен и исполнителен. Как оно и полагается бывшему сержанту разведотряда пропускного пункта.

– Мне нужно отправить письмо моему другу, принцу Сэмету, – объявил Ник, складывая листок в несколько раз, капая на него горячим свечным воском и запечатывая большим пальцем. – Можешь отослать его с гонцом, или как это у вас тут делается? Пошли кого-нибудь в Закрай, если надо.

– Не беспокойтесь, господин, – ответствовал Хедж, загадочно улыбаясь. – Я распоряжусь, чтобы о письме позаботились.

– Хорошо, – пробормотал Ник. Жара опять стояла невыносимая, а привезенный из Анцельстьерра лосьон от комаров не действовал. Надо будет еще раз попросить Хеджа разогнать как-нибудь этих кровососов… Но сначала извечный и самый главный вопрос – о положении дел на раскопе.

– Как там раскопки? – спросил Ник. – Какая глубина?

– Двадцать два фатома по моим меркам, – ликующе объявил Хедж. – Скоро доберемся до цели!

– А баржа готова? – уточнил Ник, с трудом удерживаясь в сидячем положении. Больше всего ему хотелось прилечь; палатка внезапно принялась вращаться вокруг него, а свет приобрел странный красноватый оттенок. Разумеется, ему это только кажется.

– Мне нужно нанять матросов, – сообщил Хедж. – Ночная бригада боится воды из-за своего… недуга. Но я жду пополнения со дня на день. Я обо всем позаботился, господин, – добавил он, так и не дождавшись от Ника ответа. Но смотрел он на грудь юноши, а не в глаза. Ник пристально уставился на него незрячими глазами и прерывисто, часто дышал. Где-то в глубине рассудка он понимал, что теряет сознание: в присутствии Хеджа это происходило очень часто. Ник так и не смог справиться с этой проклятой слабостью.

Хедж ждал, нервно облизывая губы. Голова Ника мотнулась вперед и назад. Он застонал, веки его дрогнули. А затем юноша резко выпрямился на стуле.

Ник и в самом деле потерял сознание, но в глазах его засветилось нечто иное – некий чуждый, до сих пор дремавший разум. Из ноздрей и рта Ника вырвались клубы едкого белого дыма – и внезапно раздалась песня:

Песню спою я, как в самом начале
Семеро светочей ярко сияли.
Что Семерых занимало в те дни?
Хартии ткань созидали они.
Пятеро стали надежной основой,
Двое – утком, нитью древней и новой,
Семь – созидали, но из Девяти
Двое избрали иные пути.
Скрылся Восьмой, но настигли собрата
Прочие Семь – и настала расплата.
Злобный Девятый чинил зло и вред,
Но загасили Оранниса свет.
Надвое сломан, под тяжестью гроба
Скрыт он навек – и кипит его злоба.

Песня отзвучала, и на мгновение повисла тишина. Затем тот же голос зашептал последние две строчки:

– «Надвое сломан, под тяжестью гроба скрыт он навек – и кипит его злоба…» Но моя песня не такова, Хедж. Мир продолжает вращаться и без моей песни. Жизнь, не ведая моего бича, расползается незваной куда захочет. Творение и созидание рвутся из границ – их уже не сдерживает разрушение, а сны мои об огне и пламени остаются только снами. Но очень скоро весь мир уснет – и будет видеть мои сны, и песнь моя зазвучит повсюду. Не так ли, мой верный Хедж?

Но говорящий не стал дожидаться ответа. Он тут же продолжил – уже не распевно, но иным, более резким и грубым тоном:

– Уничтожь письмо. Пошли к Хлёрр еще мертвых, пусть они непременно убьют принца – он ни в коем случае не должен сюда прийти. А сам ступай в Смерть и карауль там эту шпионку, Дочь Клэйр; убей ее, как только увидишь. И копай быстрее, ибо я… должен… возродиться!

Последние слова прозвучали с такой силой, что Хеджа отбросило на прогнившую парусину палатки, и он вывалился в ночь. Но тотчас же снова заглянул в дыру, опасаясь худшего. Однако то, что вещало устами Ника, уже исчезло. Остался лишь распростертый без сознания, измученный болезнью юноша. Из носу его медленно вытекала струйка крови.

– Я слышу тебя, Повелитель, – прошептал Хедж. – Слышу и повинуюсь.