Лирелии - цветы заката (СИ)

Что-то здесь не сходилось на мой скромный взгляд. Не говоря уже о том, что нет ни одного упоминания о женщине, а я все-таки была твердо уверена в том, что в прошлой жизни приняла смерть именно от нее. Но в протоколе суда четко говорилось о двух преступниках-мужчинах.

- Как они смогли совладать с целым поселением? – задалась я вопросом. Хоть они и вампиры, но людей-то много было. Не все же на тинг уехали.

- Парализующее заклинание, которое на Эсфире, как ты знаешь, разрешено применять только при ловле нарушителей порядка.

- Эрик, а в расследовании Совета могут быть ошибки?

Мой жених задумчиво посмотрел на меня.

- Это исключено. Их возможности намного шире, чем у рядовых магов.

- Ну да, шире, а какую-то злюку найти они не смогли, - проворчала я, тяжело вздыхая.

Меня угнетало свинцово-тяжкое чувство, что нас водят за нос и играют, словно пешками, с иронией наблюдая за нашими метаниями в попытках хоть что-то разгадать. Когда мы садились на корабль в обратный путь, меня не покидало ощущение, что истина где-то рядом, маячит, как лунный свет среди деревьев, и мы не можем ее никак ухватить.

Завтра Эрик приедет ко мне домой на обед, чтобы рассказать правду. А я снова, когда выдался удачный момент, струсила, и не рассказала Эрику о том видении. Почему я так боялась этого, мне и самой было неведомо. Но если подумать… А что, если я действительно в начале сороковых жила в Ленинграде, который ныне именуется Санкт-Петербургом? Что-то мне подсказывало, что если это так, то моя смерть и в этот раз была, скорее всего, насильственной. Вот он и ответ, почему я медлю с тем, чтобы сказать об этом Эрику. Я просто его жалела, зная, что ему будет больно об этом узнать. И все-таки, не зря поговорка гласит, что все тайное всегда становится явным.

Глава 22. Ленинград-Петербург

Земля. Ленинград, 1942 год, конец апреля.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Звук метронома, в этот час размеренный и неспешный, разливался рекой по улицам блокадного города. Неторопливый, мерный стук, подобный биению сердца давал понять горожанам, что сейчас на улицах относительно безопасно.

На сей раз Дева Судеб со своим спутником оказалась в весеннем Ленинграде, залитом ярким апрельским солнцем. Безоблачная погода здесь редкое явление. Вот и сейчас со стороны Финского залива по лазурной синеве города плыли пушистые бело-сизые облака, так похожие на сахарную вату.

Город пережил суровую, страшную зиму, взятый в смертоносное кольцо силами врага. Тогда с каждым днем становилось все сложней и горче, безнадежность и тоска опустились на Ленинград плотным саваном, через который не проникал даже скупой луч зимнего солнца. И без того скудные порции хлеба стали еще скуднее, лютые морозы отнимали последние силы у людей и крохи тепла в квартирах. Скованный льдами, израненный Ленинград, когда-то шумный, многоголосый и наполненный жизнью, теперь, казалось, остановился вместе со всеми, равнодушно и смиренно глядя в бездонные глаза смерти, которая тогда стала незваным гостем в квартирах и на улицах. Смерть, однажды придя в город, стала полноправной его хозяйкой, каждый день играя с людьми в жуткую лотерею на выживание.

По транспортным венам города больше не циркулировали троллейбусы и трамваи, что еще больше осложнило жизнь горожанам, и теперь путь от дома до работы или проруби в реке мог стать смертельным, забирая жалкие остатки сил. Демон войны, известный для смертных под именем Адольф Гитлер ликовал, все еще веря в свой скорый, как ему казалось, триумф. Пусть, не так, как он задумал изначально, пусть. «Сравнять город с землей!» - таков был приказ деспота. Людские страдания питали его силой, дарили энергию, и демоническое нутро кровавого палача удовлетворенно урчало, получая желаемое.

Но даже в это темное и невыносимо тяжелое время, когда казалось, что надежда вот-вот истает, как огарок свечи в луже горячего воска, сердце Ленинграда ни на минуту не замирало, продолжая упрямо биться вопреки всему, сквозь стужу и бессилие блокадных дней, удивляя своей непокорной стойкостью врага. Голод отбирает жизненные силы у тела, беспощадно гася их тлеющие искры, но он не может забрать волю к жизни. Сила воли у ленинградцев оказалась крепче, чем знакомый им с детства гранит. Город не сдался. Заплатив за это страшную цену, Ленинград не встал на колени и не склонил головы. Люди продолжали жить, даже чувствуя ледяное дыхание смерти в затылок и видя ее каждый день.

Александра, потеряв всех, кто был ей дорог, еще помнила родные улицы, окутанные роковой безысходностью и белым покрывалом снега, словно посмертным одеянием, по которым, подобно эфемерным призракам медленно брели люди, каждый по своим делам. Вот, кто-то замедлив шаг, покачнулся, словно сломанная фигурка в музыкальной карусели, и упал на студеную землю. День за днем тех, кто не вынес суровых, нечеловеческих условий существования, становилось все больше и больше. Все настолько привыкли к смерти вокруг, что уже переставали ее воспринимать, как что-то из ряда вон.