Лирик против вермахта (СИ)

Не успел отойти взводный, а рядом с комиссаром уже стоял доктор Зарубин, в удивлении качавший головой. Видно было, что и его, большого скептика, сильно проняло.

— Если бы мы были в Большом театре, то сказал бы, что премьера прошла «на ура» — с большим успехом. Слышите, какие овации? — доктор улыбался, показывая на толпу. — Товарищ Руднев, сегодня вы меня немало удивили. Скажу прямо, всегда считал вас очень жесткий, излишне прямолинейный человеком, совсем не склонным к юмору. Здесь же вы раскрылись совсем с другой стороны. Очень хорошо получилось, Семён Васильевич: добротно, качественно, с огоньком. Почему же раньше так не делали?

Комиссар кивал с глубокомысленным видом, давая понять, что всё было так и задумано. Мол, а как вы думали? Мы тоже не пальцем деланы.

— Спасибо, товарищ Зарубин, — комиссар пожал протянутую руку. — Пойду, и сам со стороны взгляну…

И взглянул, подойдя ближе. Правда, если бы нервами был послабее, точно бы вскрикнул. А так просто — шумно вздохнул сквозь крепко сжатые зубы.

— Вот тебе и Миша, Миша, Михаил, — в растерянности пробормотал он, не зная, что ещё и сказать.

На дереве, возле которого было не протолкнуться, висел не какой ни Боевой листок. Даже близко не он. Здесь было какое-то удивительное сочетание яркого агитационного плаката, боевой революционной листовки и настоящей картины из музея.

— Ну, ты и дал дрозда, товарищ Старинов…

Всё здесь было странным, необычным, и в тоже время совершенно живым, и невероятно выразительным. Содержание плаката с каждой минутой, проведённой рядом, открывалась всё шире и шире, словно имело двойное, тройное дно.

Едва прочитал краткое сообщение Совинформбюро про доблестно сражающихся бойцов Красной Армии, как снова встретился с зовущим взглядом изнеможенной женщины, просящей помощи. Тут же бросались в глаза жизнеутверждающие лозунги, напоминавшие клятву: «Бей немца пока не побелеет, стреляй в полицая, пока не покраснеет», «Встал с утра — проверь винтарь, сел в обед — набей патронами рожок, лег в кровать — возьми гранат» и др.

— Хм…

Руднев, как опытный организатор, не мог не оценить задумку. Изложить основные правила обращения с оружием, ведения разведки и организации сторожевой службы в виде увлекательных правил и звучных лозунгов это было просто гениально.

— Очень запоминающее получается… Встал с утра — проверь винтарь, сел в обед — набей патронами рожок… Правильно, а то кое-кто до сих пор еще к личному оружие относится весьма небрежно, — комиссар вспомнил кое-кого из партизан, которые не раз и не два получали взыскания за ненадлежащее состояние личного оружия. Таким товарищам точно бы не помешало на зубок выучить такие правила. — Так, а тут у нас что?

Перевел взгляд ниже и сразу же наткнулся на короткие истории, от которых губы сами собой в улыбку складывались.

— Да уж… Что еще за Штирлиц? Ни разу не слушал про такого разведчика… Надо будет у Сидора Артемьевича спросить. Может он что-то слышал… А вот это интересно… Гестапо обложило все выходы в доме с разведчиками, а Штирлиц вышел через вход. Занятно…

Улыбаясь и даже хохоча над особо удачными анекдотами, Руднев одновременно размышлял над очень важной мыслью. Правда, эта мысль еще не была должным образом оформлена, как следует осмыслена и доведена до логического конца, но все же… Этот странный шебутной пацан смог очень свежо и совершенно необычно «посмотреть» на обычные вещи. Что греха таить, даже этот самый Боевой листок уже делается обыденно и в устоявшемся порядке. Тут и до формальности недалеко.

— А ведь дело даже не в Боевом листке, — комиссар уже отошел от дерева, где висел плакат, и, задумавшись, присел на поваленное дерево. Уж больно интересные мысли пришли в голову. — Дело совсем в другом…

Старинов, и Руднев это видел невооруженными глазами, смог по-новому взглянуть на весь характер идеолого-воспитательной работы. Мысли парнишки были не просто оригинальны и необычны, а скорее революционны. И недавний разговор в командирской землянке стал откровением даже для самого комиссара.

— Надо срочно с ним поговорить. Все как следует обсудить…

Он решительно поднялся с поваленного дерева и сразу же столкнулся с командиром.

— Сидор?

— Вот ты где! — сразу же в лоб обвиняюще бросил Ковпак. При этом он был какой-то взъерошенный, возбужденный. Точно что-то важное случилось. — Я уже обыскался тебя? Знаешь поди уже, что случилось.

Руднев тут же напрягся. Неужели снова немцы.

— Что, Сидор? Ничего еще не слышал… Или ты про Боевой листок? — спросил он, подумав, что Ковпаку сильно не понравился обновленный Боевой листок. Ведь, командир не любил всякого рода нововведения, всегда настаивая на проверенных и уже испытанных временем вещах. — Не понравилось?

А тот качнул головой, заодно рукой махнув.

— Да, какой там листок… Шифрограмма с Большой земли пришла, — с этими словами он тяжело опустился на то же самое дерево, на котором минуту назад сидел и Руднев. — Комиссар, садись тоже. А то еще не устоишь.