Лирика

Поэзию Рубцова питает и держит острое национальное чувство, без гордыни, восторженности, а тем более без плакатной демонстративности. Это присуще всем значительным русским поэтам давнего и недавнего прошлого. Полюсы этого присутствия России имеют совершенно различные воплощения. Это и край, где родился, вырастал и жил поэт («За Вологду, землю родную, Я снова стакан подниму!»). Деревня – родина души, более того, души России. Потому при обращении поэта к этим началам всегда ощущается необыкновенный музыкальный подъем, мужественная оглядка на прошлое. Нет часто встречаемой в подобных случаях сентиментальности и воспоминальных туманов. Есть твердая сила.

В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.

Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное – все забывается,
Светлые звезды горят!

(«Зимняя песня»)

И всё песни, песни.

Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.

(«Прощальная песня»)

Спрашивается, как в такой высокости вдруг встретилась «грязь на дворе»? Но никакого снижения образа и его красоты нет. Наоборот, за счет уместного использования такой прозаичности он становится достовернее и подлиннее.

Рубцов предчувствовал час своей кончины и видел его в тонах апокалиптических. «Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат березы», – писал Рубцов в 1970 году, уже на пороге своей смерти. Его поэзия не только в последний год жизни, но, в сущности, всегда пронизана горечью, предчувствием конца, близкой смерти, кладбищенской тишины, неразрешимостью трагической загадки жизни. Но такова вся русская поэзия. Такова вся русская жизнь.

Кто-то стонет на темном кладби́ще,
Кто-то глухо стучится ко мне,
Кто-то пристально смотрит в жилище,
Показавшись в полночном окне.

В эту пору с дороги буранной
Заявился ко мне на ночлег
Непонятный какой-то и странный
Из чужой стороны человек.

И старуха метель не случайно,
Как дитя, голосит за углом:
Есть какая-то жуткая тайна
В этом жалобном плаче ночном.

(«Зимняя ночь»)

И у Рубцова был свой «черный человек». И дело здесь, разумеется, не в литературных ассоциациях. А вот строфы из лирической пьесы «Посвящение другу».

Не порвать мне житейские цепи,
Не умчаться, глазами горя,
В пугачевские вольные степи,
Где гуляла душа бунтаря.

Не порвать мне мучительной связи
С долгой осенью нашей земли,
С деревцом у сырой коновязи,
С журавлями в холодной дали…

Как же жить, сознавая все это с раннего детства и до последних дней? Рубцов сам ответил в изумляющем, почти молитвенном стихотворении «До конца».

До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!

Перед этой
Желтой, захолустной
Стороной березовой
Моей,
Перед жнивой,
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,
Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.

Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!

Владимир Смирнов

Тихая моя родина

В. Белову