Дебри гор наполни ревом, пусть рычанью вторит земля!
Потрясай жестокой гривой, пусть дыбится рыжая шерсть!»
Так велит Кивева зверю и снимает с шеи ярмо.
Он идет, рычит, ломает под когтем кустарник сухой.
На гремучий вышел берег, убеленный пеной морской.
Видит Аттиса: у моря, у надбрежных мраморных скал.
Прыгнул лев, и мчится Аттис, оробев, в дремучую дебрь.
О богиня! О Кивева, диндименских гор госпожа!
Пусть пребуду в отдаленье от твоих чудовищных тайн!
Пусть других пьянит твой ужас! Твой соблазн безумит других!
Некогда челн из сосны, на хребте Пелиона78 рожденной,
Плыл, как преданье гласит, по водам спокойным Нептуна,
В край, где Фасис79 течет, к пределам владыки Эста,
В год, когда юношей цвет, аргосской краса молодежи,
Быстрой решились кормой взбороздить соленые воды,
Весел еловых концом голубую взрывая поверхность.
Им богиня сама,80 что твердыни блюдет на высотах
Градов, корабль создала, дуновению ветра покорный,
Килем впервые тогда прикоснулся корабль к Амфитрите.
Только лишь, режа волну, в открытое вышел он море,
И, под веслом закрутясь, побелели, запенились воды,
Из поседевших пучин показались над волнами лица:
И увидали тогда впервые смертные очи
В ясном свете дневном тела Нереид обнаженных,
Вплоть до упругих сосцов выступавших из пены кипящей.
Тут и к Фетиде Пелей устремился, любовью зажженный,
Тут и отец81 всемогущий вручил Фетиду Пелею.
Вам, о рожденные встарь, в блаженное время былое,
Вам, герои, привет, матерей золотое потомство!
Часто я в песне своей призывать вас буду, герои!
Мощный Фессалии столп, Пелей, кому и Юпитер,
Сам родитель богов, уступил любимую деву.82
Ты ль не возлюбленный муж прекраснейшей дщери Нерея?
Ты ли не тот, кому уступила внучку Тефия
Время пришло, и когда желанные дни наступили,
В гости Фессалия вся сошлась к палатам Пелея.
Вот уже царский дворец веселой полон толпою;
Гости подарки несут, сияют радостью лица;
Пусты Краннома дома, обезлюдели стены Лариссы, —
Все в Фарсалы сошлись, посетили фарсальские сени.83
Поле не пашет никто, у быков размягчаются выи,
Не прочищают лозы виноградной кривою мотыгой,
Дома покинутый плуг без дела печально ржавеет.
Ряд покоев дворца, на всем протяженье, роскошно
Светлым блестит серебром и золотом ярко горящим.
Блещут, — ликует дворец в сиянии царских сокровищ.
По середине дворца — богини брачное ложе,
Все из индийских клыков, пеленою покрыто пурпурной, —
Тканью, ракушек морских пунцовым пропитанной соком.
Славные подвиги их она с дивным искусством являла.
Вот Ариадна, одна, с пенношумного берега Дии,84
Неукротимый пожар не в силах сдерживать в сердце,
Смотрит, как в море Тезей с кораблями поспешно уходит;
Что, от обманчивых снов едва пробудясь, на пустынном
Бреге песчаном себя, несчастная, брошенной видит.
Он же, про деву забыв, ударяет веслами волны,
Бурному ветру свои обещанья вручая пустые!
Как изваянье, увы, как вакханка из мрамора. Смотрит,
Смотрит вдаль и плывет по волнам великих сомнений.
Тонкий восточный убор упал с головы золотистой,
Полупрозрачная ткань не скрывает шею нагую,
Что упадало с нее, с ее прекрасного тела,
Все омывали у ног морские соленые волны.
Но не смотрела она на убор, на влажные платья, —
Дева, надеясь еще, к тебе лишь, Тезей, устремлялась
Ах, несчастливица! Как омрачала ей дух Эрицина86
Плачем, не знавшим конца, тревог в ней тернии сея,
С дня того, как Тезей, на мощь свою гордо надеясь,
Отчий покинув предел, излучистый берег Пирея,
Город Кекропа пред тем, подавлен чумой жесточайшей,
Дал, по преданью, обет искупить Андрогея убийство
И посылать Минотавру, как дань, насущную пищу:
Юношей избранных цвет и лучших из дев незамужних.
Сам свое тело Тезей за свои дорогие Афины
В жертву отдать предпочел, чтобы впредь уже не было нужды,
Не хороня, хоронить на Крит увозимые жертвы.
Так на блестящем своем корабле, при ветре попутном,
Тотчас на гостя глядит желанья исполненным взором
Царская дочь, что жила в объятиях матери нежных,
Средь благовонных пелен своей непорочной постели, —