Лирика Древнего Рима

20 Что пролагает себе путь сквозь каменья, журча.

«Если прельщает тебя Восток золотой доризантов[593]

И под тирийской волной пурпурных раковин сок,

Иль эврипильская ткань[594] тебе нравится Косской Минервы,

Иль с Атталийских одров снятый старинный покров, —

25 Всякий товар, что за деньги нам шлют пальмоносные Фивы,

Или из мурры фиал, жженный в парфянской печи, —

Верность отринь, богов прогони, да царствует лживость,

Пусть разорительный стыд прочь отлетит от тебя!

Выгодно выдумать вдруг соперника: пользуйся этим;

30 Если отсрочила ночь, — жарче вернется любовь.

Если ж тебе волоса он растреплет в злобе, — на пользу:

Тут-то его и прижми, пусть он заплатит за мир.

Если им куплен уже восторг продажных объятий,

Ври ему, будто настал праздник Изиды святой.

35 Пусть об апрельских тебе напомнит Иола, о майских

Идах[595] Амикла,[596] твердя «скоро рожденье твое».

Он умоляя стоит: а ты, раскинувшись в кресле,

Все что угодно пиши: коль заподозрит — он твой.

Шею держи в синяках от недавних как будто укусов:

40 Он их сочтет за следы страстной любовной борьбы.

Бегать не вздумай за ним, подобно срамнице Медее

(Знаешь ведь, как презирать стали за это ее),

Алчной Таиде скорей у изящного следуй Менандра:

С Гетой лукавым она ловко на сцене хитрит.

45 Вкусу мужчин потакай: если песню твой милый затянет,

Вторь ему, будто и ты тоже, как он, напилась.

Пусть тороватого ждет привратник; а нищий толкнется, —

Пусть он задвинет засов и непробудно храпит.

Пусть и солдат тебе не претит, для любви не рожденный,

50 Или матрос, у кого деньги в корявой руке,

Или же тот, кто носил дощечку на варварской шее

И намелённой ногой прыгал толпе напоказ.[597]

Надо на деньги глядеть, не на руку, дающую деньги!

Что, кроме слов, получить можно от жалких стихов:

55 «Жизнь моя, что за нужда выступать, разукрасив прическу,

И шаловливо играть складками косских одежд?»

Если кто дарит стихи, не даря тебе косских нарядов,

К лире без денег всегда ты оставайся глухой.

Коль горяча еще кровь и лицо не изрыли морщины,

60 Пользуйся! — завтрашний день щеки засушит твои.

Видела в самом цвету я душистого Пестума розы:

Утренний ветер подул, — сразу увяли они».

Так вот вводила в соблазн подругу мою Акантида,

Ну, а сама-то она кожа да кости была.

65 Но в благодарность тебе, о царица Венера, голубку

Я приношу, и на твой жертву кладу я алтарь:

Видел я, — кашель сводил старушечью шею в морщинах,

Меж дупловатых зубов с кровью сочилась слюна;

Дух испускала она гнилой на отцовской рогоже,

70 Стыла в лачуге глухой перед пустым очагом;

А похоронный убор был шнурок на вылезших космах,

Краденый, с ветхим чепцом заплесневелым в грязи;

Да на беду мне еще тут залаяла чуткая сука

В час, когда, крадучись, я пальцем засов отпирал.

75 Сводне урною будь посудина с горлом отбитым,

Дикая фига пускай сверху придавит ее.

Каждый, кто любит, кидай на могилу ей острые камни

И непременно еще крепко ее изругай!

VI

Жертву приносит певец: да смолкнут уста перед жертвой,

Пусть пред моим алтарем телка падет под ножом;

Римские ныне венки с плющом да поспорят Филета,

И киренейской струей[598] урна да плещет моя.

Коста[599] и ладана мне вручите дары всеблагие,

5 Трижды пусть круг шерстяной днесь опояшет алтарь.

Влагой кропите меня, пусть новый алтарь освящает

Флейты слоновая кость, этот мигдонский сосуд.[600]

Прочь отлети ты, обман, и ветр да развеет опасность:

10 Пусть непорочный лавр путь устилает певцу.

Муза, мы храм воспоем Палатинского днесь Аполлона, —

Вот, Каллиопа, предмет, взоров достойный твоих!

Цезаря песней своей хвалить я буду,[601] а если

Цезаря славят — молю, ты, о Юпитер, внимай!

15 Фебова бухта есть, что врезалась в брег афаманский,[602]

Гул ионийской волны там наполняет залив;

Эта актийская гладь — кораблей твоих памятник, Юлий,[603]

Путь, где внимателен бог к жарким обетам пловца.

Здесь собрались со вселенной войска: сосновые глыбы

20 Встали в морях; прорекли птицы им разный удел.

Был и другой здесь флот,[604] осужденный Тевкром Квирином,

Римские копья — позор! — взятые женской рукой;[605]

Августа были суда, ведомы Юпитера знаком, —

Их значки уж не раз родине славу несли.

25 Выгнул Иерей наконец ряды двойною дугою,

И отраженных мечей блеск засиял на волнах.

Феб же, Делос забыв, его повеленьем недвижный

(Ветрами гневными был по морю встарь он гоним),[606]

Вдруг над кормою возник у Августа; новое пламя

30 Вспыхнуло, трижды сверкнув факела яркой дугой.

Он не принес сюда ни кудрей, текущих на плечи,

Ни черепашьей своей лиры, ни песен любви, —

Ликом таким он грозил Агамемнону, внуку Пелопа,

Мертвых из стана дорян к жадным кострам выводил,

35 С ликом таким он рассек Пифона ползучие кольца, —

Змея (смолкали тогда звуки незлобивых лир).

Ныне он рек: «О ты, блюститель вселенной из Альбы,

Август, ты славой затмил предков троянских своих!

Волны смири: земля уж твоя. Мой лук тебе служит

40 И помогает доспех, плечи гнетущий мои.

Родины страх разгони, которая ныне, о мститель,

За корабли, за тебя к небу возносит мольбы.

Если защиты не дашь, то Ромул, воздвигнувший стены,

Встарь увидал не к добру птиц палатинских полет.