Но там, слава богу, было все нормально, молодежь уже позавтракала и теперь разговаривали, слышен был смех. Это Эмиль что-то задвигал молоденьким ундинам и принцессе с баронессой. Подошел к ним. Эмиль замолчал, все смотрели на меня.
— Вижу у вас тут мир, дружба, жвачка!
— А что, должно быть по-другому? — Спросила удивленно Александра. Алиса посмотрела на Эмиля. Вот идиот, чуть Эмиля не спалил. Так срочно отвлекаем внимание.
— А о чем вы тут так весело беседовали? Можно старому лису уши погреть?
Одна из ундин фыркнула: — Ага, старый!
И ундины рассмеялись. Ну, елки зеленые, теперь себя палю! Хотя Александра уже в курсе. Но все равно, как-то неловко. И Александра покраснела.
— Милорд, — обратилась ко мне ундина, которая фырчала, — может, Вы нам стихи расскажите? А то девочки говорили, что Вы там на берегу нашей госпоже целую оду спели.
— Во-первых я не милорд. Во-вторых я не пел, а декларировал. И в-третьих, не оду, а стихи.
— И все же?
— Хорошо. Сказки любите?
— Да, но причем здесь поэзия?
— Очень даже причем! И так?
Все закивали.
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Ундина на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках,
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там на заре прихлынут волны,
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там принцесса тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою-Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Александр Сергеевич меня простит, надеюсь, что я заменил русалку на ундину, а царевну на принцессу! Суть от этого не изменилась.
Ундины захлопали в ладоши.
— А еще? — Глазки девушек поблескивали.
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шепот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви,
Посмотрит, может быть, украдкой,
На песни грешные мои.
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал,
За князя храброго Руслана,
И мед из тяжкого стакана,
За их здоровье выпивал…
Ребятишки слушали затаив дыхание. Странно это как-то, сказку им рассказываю, стихами великого поэта. А ведь они сами настоящая сказка. Вот маг, то есть колдун, пусть молод и недоучившийся. Вот ундины, сиречь русалки, вот принцесса! Жесть!
…Слилися речи в шум невнятный;
Жужжит гостей веселый круг;
Но вдруг раздался глас приятный
И звонких гуслей беглый звук;
Все смолкли, слушают Баяна:
И славит сладостный певец
Людмилу-прелесть и Руслана
И Лелем свитый им венец.
Но, страстью пылкой утомленный,
Не ест, не пьет Руслан влюбленный;
На друга милого глядит,
Вздыхает, сердится, горит,
И, щипля ус от нетерпенья,