Лис, который хотел меня съесть, но... (СИ)

Кажется, наконец-то задела его за живое, потому что сейчас, несмотря на ужасное состояние, не могла не заметить, с какой искренностью слова вырывались из Лиса неуправляемым потоком. Чуть на фальцет не срывался, а глаза горели двумя огромными изумрудами, посверкивая в полумраке комнаты.

— Ты же стала для меня всем! Всем. Твой голос, твой запах, ты вся! И жажда жизни… она целиком сосредоточилась на тебе… — Он уткнулся носом в мою шею и глубоко вдохнул, а меня опять бросило в жар. Тот самый жар, от которого страшно знобит. — Когда я попал сюда, я думал, что нахожусь в кошмаре. Что когда-нибудь проснусь в своем доме, в своей постели, а на кухне пахнет маминой стряпней. Но с каждым днем надежда гасла и гасла. Мне нельзя было вернуться домой. Нельзя было покинуть это место надолго. Но ты…

Кончик его носа ласково потерся о мою кожу, а длинные пальцы коснулись моих спутанных влажных волос.

— …ты не считала меня проклятым. Ты играла со мной и смеялась, ругала, гладила. Рассказывала обо всем и ни о чем, жаловалась мне, но никогда не показывала слабости. Никогда не пыталась отогнать меня, кормила, поила из собственных рук. Ты приручила меня, а потом… а потом бросила. И меня чуть не разорвало. Изнутри. Когда я понял, что тебя больше нет. Ни твоего голоса, ни твоего запаха… ничего нет. — Оборотень судорожно вздохнул, вжался в меня еще сильнее, а рука, лежащая на моих волосах, ощутимо задрожала. — Сначала мне было очень больно. А потом я тебя возненавидел. Я жаждал, что когда-нибудь обязательно отомщу тебе. Как только почую, как только увижу, так сразу и отомщу. Лето сменялось осенью, осень — зимой, зима — весной, а я вынашивал свои планы. Думал, что разорву тебя в клочья. Сразу. Не выдержу. Но когда…

Слезинка, моя слезинка, скатилась с уголка глаза и покатилась по виску.

— …когда я наконец-то дождался твоего возвращения, мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не кинуться на тебя и не обнять до хруста костей. Так я был растерян и… счастлив. И я запутался. Я не знал, что мне теперь делать. Когда мне прийти и нужно ли. А потом понял, что ты в любой момент снова можешь исчезнуть. И, возможно, это мой последний шанс сделать так, чтобы ты осталась рядом. И никуда, никуда, никуда не пропала. В самую последнюю очередь думал о том, что ты тоже попадешь под проклятье. Или не думал об этом совсем. Наверное, совсем не думал… Я ужасный человек. Или лис. Или и то, и другое. Я даже не знаю, кто я сейчас больше. Человек или животное?

Он оторвался от шеи и вновь склонился над моим лицом. Наши взгляды встретились, и почему-то острое чувство вины кольнуло меня в самое сердце. Мне утверждали, что дикое животное невозможно приручить, но, кажется, они ошибались. И в этом я тоже сильно прогадала.

Вообще… хитрая морда Лиса очень даже ничего, если он не портит ее отталкивающей наглой ухмылкой. Был бы первым парнем на селе. Задиристым, саркастичным, немного ленивым, но с которым никогда не соскучишься. А еще ездил бы по выходным в ближайший городок продуктами закупаться, на рыбалку бы вставал в четыре утра, беззлобно чихвостил жену за то, что та закатывает на зиму слишком много варенья и не бережет себя.

Но по велению судьбы стал обладателем двух лисьих ушей и пышного хвоста. Узник, запертый в клетке под названием Дремучий мир без права жить так, как хочется.

— Поэтому… — открыл он рот, и пара удлиненных клыков блеснула в лунном свете, льющемся из окна, — …не проси, чтобы я ушел. Я не уйду. Никогда не уйду. Легче найти способ вырваться отсюда, чем отпустить тебя.

Я кивнула, всё еще находясь под впечатлением от неожиданных откровений, а Лис, часто похлопав ресницами и прикусив губу, уставился на меня, как баран на новые ворота. Затем чертыхнулся, вскочил с кровати, сделал пару кругов по комнате и выскочил за дверь, обреченно приговаривая: «Ой дура-а-ак, дура-а-ак…»

А я, прикрыв глаза и расплывшись в улыбке, почувствовала, как лихорадка отступает. Как теплеет в груди, но скорее не от нежных чувств к рыжему нахалу, а от того, как сильно он сейчас прокололся и сдал себя с потрохами. Злорадство хотя бы чуть-чуть притупило непрошенное чувство вины. Чувство вины, которое обязательно вернется ко мне, как только полегчает.

Когда к моему лицу подкрался солнечный лучик, и я открыла глаза, Лиса уже не было. Встала и на всякий случай заглянула в каждый уголок. Даже за печку и на чердак.

На охоту ушел? Или просто освежиться? Да не важно. Тем лучше для меня. Есть время учинить что-нибудь эдакое, чтобы начать перевоспитание хитреца и вправить ему мозги на место. Прах сама сказала, что следует следить за человечностью ребят, а значит максимально их социализировать. Не труд сделал из обезьяны человека, а потребность в коммуникации. Взвоешь еще по своему одиночеству, рыжее недоразумение, да поздно будет метаться.