Лис, который хотел меня съесть, но... (СИ)

Пронесло. Не заметил. Теперь можно и к Праху. Там же голову промыть, как следует, и поговорить о произошедших изменениях, вот только… карту я оставила в норе. Оставалось уповать на то, что путь вспомню по памяти.

По пути туда, не знаю куда, я вовсе не думала прийти к цели. Мысли мои витали где-то далеко, не здесь. Периодически брала в руки припорошенную пыльцой прядь, теребила ее двумя пальцами и отпускала. Затем то же самое делала с другой прядью, и со следующей. Я просто шла. Сначала по главной тропинке, после — свернула на тропинку поуже.

Мог ли кошмар, приснившийся мне ночью, быть вещим? Снится ли подобное всем, кто начинает свое обращение? А что снилось Лису? Другие лисы? А волку — волчья стая? Возможно, без сна-предыстории я долго гадала бы, откуда взяться пыльце с сильным запахом ромашки на моих волосах. Но ведь я до сих пор гадаю, и у меня нет никакого желания смотреть жестокой правде в лицо.

Ноги сами вели меня. Я не знала куда, но упорно петляла по узкой тропке, будучи уже далеко от тропинки главной. Вроде бы, не дремучая чаща, но на карте эти места отмечены не были.

Остановилась. Остановилась, прислушалась и поняла, что всё это время двигалась в направлении тихого шепота. Неразборчивого, но раздававшегося и в пространстве, и в моей голове одновременно. Отдававшегося эхом в сознании и зовущего меня продолжать путь.

И я продолжила. Шепот усиливался по мере приближения к источнику, но шаг я не прибавляла. Слишком страшно, слишком ненормально… тревожно. Ноги заплетались, спотыкались о выступавшие коряги. Длинный белый подол цеплялся за ветви, но я аккуратно освобождала его из плена и следовала дальше за шепотом, который, хоть и становился громче, но оставался таким же неразборчивым.

Не один голос звал меня. Целая толпа, состоявшая из сотни, тысяч. Различный тембр, тональность. Мужчины, женщины, дети, старики.

Кому принадлежал шепот, я поняла сразу, как только вышла на большое ромашковое поле. Белое море раскинулось передо мной. Прекрасное, благоухающее и… шепчущее.

А в самом центре этого поля, в позе лотоса и закрыв глаза, сидел Заяц. Длинное левое ушко подрагивало, лицо — умиротворенное и с легкой улыбкой на губах.

— Заяц… — тихо позвала я, и оборотень приоткрыл один глаз. — Заяц… — повторила, а в уголках глаз уже начали скапливаться слезы.

Парень вопросительно склонил голову набок, ушки смешно наклонились в ту же сторону, но мне вовсе не было смешно. Мне было жутко до дрожавших рук, холодно до мелких мурашек по коже и отвратительно до тошноты.

Я не могла не прийти сюда. Просто не могла. И вот я здесь, несчастная и проклятая. Где же твоя смелось? Что от нее осталось? Ничего?

Ноги все-таки не выдержали тяжести осознанного, и я упала на коленки. Слезы градом посыпались из глаз, но останавливать их не пыталась. Не получится.

Почему я? Почему так быстро? Почему в ромашку? В долбанную ромашку, мать его, почему?! Даже если бы я начала обращаться в зверя, мне было бы не так больно принять этот факт, но в цветок! На стебельке, с лепестками, никчемный!

Заяц продолжал сидеть на своем месте, однако, несколько изменившись в лице. Уголки его губ опустились, брови печально сдвинулись. Догадался о причине моего появления здесь и происходившей истерике?

— Ромашка, — произнес оборотень и я, всхлипнув, задержала не нем взгляд. — Иди сюда, Ромашка.

С запозданием я поняла, что с сегодняшнего утра у меня появилось собственное прозвище. Но лучше бы я оставалась безымянная. Ей-богу, лучше бы безымянная…

Было очень непросто, но на ватные ноги я поднялась. Весь окружавший меня мир заволокло пеленой, потому что слезы продолжали катиться по щекам. По слезинке, одна за другой. Сделала шаг, сделала второй. Как и в подлеске, делала над собой невероятное усилие просто для того, чтобы ходить. А погружаться в пучину мертвого белого моря мне не хотелось еще сильнее, чем приближаться к Сердцу.

Но здесь был Заяц, который одним своим присутствием создавал особую атмосферу безопасности и какого-то… душевного спокойствия. Пусть владелец длинных ушей и был готов припустить при всяком приближении хищника, но не сдававшийся и продолжавший бороться даже при такой непростой жизни.

Когда я сократила расстояние между нами и устало плюхнулась рядом с оборотнем, поджав под себя ноги и стараясь сильно не приминать белые лепестки, Заяц неожиданно положил голову мне на колени. Обнял мои ноги руками и глубоко вздохнул.

А шепот не прекращался. Почему-то мне казалось, что сейчас ромашки шепчутся обо мне, но разобрать что-либо все равно не могла.

— Заяц, — осмелилась я нарушить наше молчание. — Я ведь обращусь, да?

— Если у тебя нет смысла жить, — теплое дыхание обожгло мою кожу. Он почти касался моих коленей губами, — не всё ли равно?

Смысла жить? А в чем же смысл моей жизни?

Прилетевший от самого Сердца ветерок принялся играть с прядями моих волос. Горьковато-сладкий запах смешался с ароматом тысяч ромашек. Запах моего проклятья окружал меня.

Глава 10. Ночь с привкусом волшебства