Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель

Роммель твердо стоял на своем. В рамках планомерной операции в Средиземноморье (в случае ухода немецких войск из Северной Африки) он требовал отказаться от защиты передовых итальянских позиций на Пантеллерии, Лампедузе, а в случае необходимости и на Сицилии. Роммель всячески подталкивал Гитлера к принятию взвешенного и своевременного решения – в русле общего стратегического планирования дальнейшего хода войны промедление грозило катастрофой. Когда последний запас доводов и аргументов был исчерпан, маршал с умоляющей интонацией произнес:

– Я несколько раз докладывал ОКВ об обострении ситуации в Ливии и Египте, но меня никто не захотел услышать. Мой фюрер, мы должны уйти из Африки и спасти наши лучшие войска. Уцелевшее ядро обеих африканских танковых дивизий и дивизии, дислоцирующиеся сейчас в Италии, возобновят сражение. Тогда мы получим хорошие шансы остановить противника на новой линии фронта: Родос – Крит – Греция – Нижняя Италия – Сицилия.

«ДЕРЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО…»

Гитлер и так едва сдерживал себя, а последние слова Роммеля привели его в ярость. Он оборвал маршала на полуслове и закричал:

– Обратного хода нет – нужно выстоять. Отказаться от Африки? Об этом не может быть и речи. Я приказываю держаться до последнего. Подождите в приемной – я отдам приказ…

Наконец, его возбуждение улеглось, и он постепенно пришел в себя. Гитлер сделал несколько шагов в направлении обескураженного и растерянного маршала и произнес:

– Вы должны меня понять. Если бы зимой 1941/1942 я позволил моим генералам отступить, то линия Восточного фронта проходила бы сейчас намного западнее. Но я остался непреклонен – и последовавший успех подтвердил мою правоту. Я и сейчас никому не позволю уговорить меня. Я буду тверд – и успех в Африке не заставит себя долго ждать. Я смотрю в будущее и вижу больше, чем мои генералы.

Роммель в смущении покинул кабинет. Он впервые испытал на себе необузданную ярость диктаторской истерии. Он был полностью опустошен и испытывал беспокойство за своих «африканцев», которых только что предал их бесноватый фюрер. Мрачные предчувствия бередили душу и не давали ему успокоиться. Раньше он с иронией относился к титулу «великого вождя всего немецкого народа», которым пропаганда величала Адольфа Гитлера. После безрезультатного визита в Ставку в феврале 1942 года он начал с разочарованием присматриваться к фигуре «великого полководца всех времен». Африканский поход еще больше обострил антипатию, а начиная с этой минуты им овладело чувство всеобъемлющего неприятия диктатора, которое навсегда останется с ним, а в последние месяцы жизни перерастет в неприкрытую враждебность к Гитлеру. Во время этой встречи с фюрером пока еще неосознанно для самого Роммеля завершился один период его жизни и начался новый – время переосмысления и отказа от старых убеждений.

Несмотря на все прошлые сомнения, упреки и обиды, немецкий генералитет все еще продолжал считать Гитлера экспертом по военным вопросам благодаря победам вермахта в Польше, Франции и России. Червь сомнения продолжал глодать и самого Роммеля: может быть, общее стратегическое положение рейха действительно требует терпеливо выжидать в Африке и даже нести большие потери, истекая кровью, чтобы весь германский фронт получил передышку и воспрянул? Может быть, Гитлер уже рассчитал какие-то политические комбинации, о которых не хотел распространяться, или же имел на руках такие козыри, что хладнокровно соглашался на потерю Африки? Все эти мысли не давали покоя генерал-фельдмаршалу. За свою долгую солдатскую карьеру Роммель привык беспрекословно подчиняться, поэтому даже сейчас он пытался понять фюрера.

Прямой и честный человек, простой и скромный солдат, он до сих пор жил в ладу со своей совестью и не знал, что такое муки мятежного ищущего духа. Сейчас против своей воли он был ввергнут в конфликт со своим солдатским долгом, совершал насилие над собой, испытывал муки и угрызения совести.

Пока Роммель дожидался решения фюрера в приемной, в Ставку пришло сообщение от командующего группой армий «Дон» Манштейна. Фельдмаршал сообщал, что при попытке деблокировать окруженную Сталинградскую группировку под давлением превосходящих сил противника и во избежание больших потерь ему пришлось оставить позиции, которые фюрер приказал удерживать до последнего человека и до последнего патрона. И вновь Гитлер забился в истерике, отзвуки урагана бешенства и ярости доносились и до приемной, где все еще продолжал пребывать в тягостных раздумьях Эрвин Роммель. Верховный главнокомандующий неистовствовал, он обвинял своих маршалов в трусости, и в конце концов из кабинета раздались слова:

– Я никому не могу доверять и ни на кого не могу положиться…