Лиса. Личные хроники русской смуты

Азербайджанская ССР, г. Баку. Начало шестидесятых

Прошли годы.

Мужчины научились жить вместе, исполнив данное любимой женщине обещание.

Её портрет висел на стене на самом видном месте.

С окаймлённой аккуратной стальной рамкой фотографии, спрятанной под бликовавшим на солнце стеклом, куда-то поверх их голов смотрела улыбающаяся Мария. По утрам просыпающееся солнышко играло на её устах легкомысленными зайчиками.

Каждое их утро начиналось с её улыбки.

Папа Саша так никогда больше и не женился. Он работал на износ, поставив целью своей жизни — дать сыну хорошее образование и выпустить в жизнь достойным человеком.

По воскресеньям, с самого утра, отец оставлял Валерку и уходил навестить престарелую мать. Иногда он задерживался там до утра.

Подросший Валерка учился в институте и считал себя совершенно взрослым и уже состоявшимся мужчиной. Через полчаса после ухода отца он закрывал ставни и занавешивал окна. После этого в комнату, «незаметно» для остальных жильцов, юркала замужняя соседка — знойная легкомысленная женщина.

В тот день отец почему-то вернулся с полдороги и застал воркующих голубков. То ли ему кто-то нажаловался, то ли он и в самом деле что-то забыл, — Валерка так никогда и не узнал.

Отец рванул дверь с такой силой, что удерживавший её створки хлипкий крючок разогнулся. Валеркин родитель стоял в дверном проёме злой, оскорблённый, с подрагивающим подбородком. Пауза перед предстоящей расправой явно затягивалась. Наверное затем, чтобы женщина смогла одеться и уйти.

Та, похватав одежду, незаметно удалилась.

Отец хлопнул ей вслед дверью и схватился за пояс, судорожно расстёгивая его некстати заевшую пряжку.

— Что за блядство? — с досадой отметил он то ли в адрес пряжки, то ли по поводу увиденного и, оглянувшись на портрет, осёкся. — Хотя бы в память о матери постеснялся здесь притон устраивать…

— Я её люблю! — не нашёлся с ответом Валерка.

— Чужую жену любишь? Сопляк! Сколько у тебя ещё таких жён будет?.. — отец рванул наконец поддавшийся ремень и, сложив его вдвое, шагнул к сыну.

Старая, уже забытая сценка из детства повторилась.

В Валерке что-то щёлкнуло и его повело…

Сильно оттолкнув отца, он метнулся к простенку и схватил топор. Детская обида всплыла откуда-то из глубин подсознания, словно чёрное облако, и накрыла его волной дремавшей все эти годы ненависти.

— Только попробуй!.. — но отец иронично сощурился и шагнул вперёд. Навстречу.

Штрафбат отступать не умеет.

— Только попробуй! — снова предупредил Валерка. — Зарублю!!!

Они стояли друг против друга, с остановившимися невидящими взглядами и были очень похожи в этот момент — ненависть делает людей похожими. Она даже умеет их сближать. Правда, для этого её, эту ненависть, надо пережить и преодолеть.

Постепенно разум начал возвращаться в их разгоряченные головы. Отец швырнул ремень Валерке под ноги, бесслюнно сплюнул, развернулся и ушёл. Валерка же, отдышавшись и придя в себя, с изумлением обнаружил зажатый в руке топор, не понимая, как тот в ней оказался. Накатили усталость и безразличие. Рука безвольно опустилась, топор из неё выскользнул. Падая, он больно ударил Валеркину стопу тяжёлым железным обухом. Валерка зашипел, но тут же забыл о боли.

Внутри болело сильнее.

…Людям свойственно придумывать вину там, гдё её нет, и раскаиваться в так и не реализованных мыслях.

Валерке не хотелось верить, что именно эта неприятная история положила начало как-то вдруг сразу развившейся болезни отца, но тот стал сдавать на глазах. Сильный и гордый человек за неполный год превратился в жалкого и склочного старика. Он часами сидел, сгорбившись и уставившись в одну точку, а если и разговаривал с Валеркой, то совершенно равнодушно, односложно отвечая только на заданный ему вопрос. Впрочем, чаще всего он эти вопросы просто игнорировал.

Валерка старался сдерживаться, не заводиться, но молодость — пора горячая и надолго его не хватало. Это уже потом нам становится стыдно за свои продиктованные эмоциями слова и поступки. Стыдно за всё. Даже за мысли и желания. Спустя годы многое захочется вернуть и изменить, сделать иначе. А пока…

Пока Валерка разрывался между учёбой и ночными дежурствами. Между проявлявшими к нему повышенный интерес красивыми однокурсницами и… больницей, куда накануне увезли отца. Он с утра ненадолго забегал в его палату, нетерпеливо высиживал на краешке стула положенные минуты вежливости и рвался из мрачных больничных стен на волю.

В то утро всегда сдержанный отец был не похож на себя самого. Он вдруг схватил Валерку за руку, потом долго шевелил губами, явно репетируя заранее заготовленную фразу, и вдруг выдал совершенно на себя не похожее:

— Валерик, я всегда тебя любил… Если что, ты прости дурака старого, за ради Бога… Не держи на меня зла, хорошо?

— Ну чего ты, пап… — смутился Валерка. — Не надо…

— Да нет, я так, просто… Ты бы принёс мне бутылочку минералки, а? Минералки хочется так, что хоть кричи…

— Сейчас, пап, я сейчас сбегаю… — засуетился перепуганный Валерка.

По пути ему попалась старая французская булочная.