Лиса в курятнике

Губы ее раздуло, а глаза почти исчезли в складках кожи. И что за… а ведь Димитрий предупреждал, что так и будет. Разве ж слушали? Конечно… девицы благородных родов… до пакостей не опустятся.

Первым явился Лешек.

Просто открылась дверь, ведущая в обеденную залу, выпуская цесаревича, за которым с видом мрачным и решительным — выволочку они сочли несправедливой, что и стремились показать ныне всему свету, — следовали казаки.

— А я думаю, чего стулья пустые стоят. — Лешек махнул рученькой, и кружевной манжет затрепетал. — А вы тут…

— А мы тут, — подтвердил очевидное Димитрий, сгибаясь в поклоне.

Лизавета присела. Девица… не шелохнулась. Редкостное, к слову, здравомыслие. Или ее парализовало ко всему? Хотя… вон пальчиком чуть шевельнула, значит, не паралич.

Что ж, здравомыслие встречается куда реже.

— Болеете? — Лешек споро расстегнул узорчатые пуговки камзола, который кинул на пол, правда, упасть драгоценной одежке не позволили, подхватили. А цесаревич уже рукава закатал.

Пальчиками пошевелил, разминаясь.

Вздохнул.

И велел:

— Стойте смирно…

Димитрию случалось видеть, как Лешек работает, пусть об этой его особенности предпочитали не распространяться: где ж это видано, чтобы исконный огневик целительством занимался? Справедливости ради стоило отметить, что работал Лешек лишь с ядами, передалась от матушки кровь змеиная.

И умение слышать отраву.

Звать ее.

— Будет неприятно, — счел нужным предупредить цесаревич. А рыжая вновь за руку схватилась, замерла, будто бы это ее врачевать собирались. И глаза распахнуты, рот приоткрыт… посмотреть и вправду есть на что: вот с пальцев царевича будто бы золотые змейки сползают.

Да прямо на кожу.

А уж там, прилипнув к ней, тянут отраву, и кожа бледнеет, а змейки наливаются силой. Становятся больше, тяжелее. И девица с лица слегка осунулась, стоит, смотрит, хорошо, что орать не орет… только дышит чаще, но это от того, что больно.

Вот губу чуть прикусила.

Глаза прикрыла.

А Лешек сказал:

— Это… не слишком быстро, зато надежней… целители с таким не справятся.

Это уже было не девице адресовано, но Димитрию. И в словах почудился упрек: мол, как же ты просмотрел… А и вправду: как? С чесоточным порошком шутили во дворце, особенно средь слабого полу в ходу он был: на каждом балу дебютанток кому-то да поднесут то букет отравленный, то перчаточки… то, прислугу подкупивши, вовсе платье посыплют.

Но там это… не настолько.

Змеи почти воплотились. И Димитрий знал, что девица распрекрасно ощущает их, тяжелых, чуть прохладных и ужасающе живых. Они шевелились, не иначе как чудом удерживаясь на платье, но при всем том меняя места. Вот одна запястье обвила, поднялась до локтя, а рука девицы сделалась тоньше, белее.

И пузыри исчезли.

Она и вздохнула. Осторожно руку подняла.

— Так ей удобнее будет… — Глаза девица открыла-таки и теперь за змеею следила с немалым интересом, а та переползла выше, устроилась на плече, шею обвила. — У нас… водятся… полозы… иные огроменные, в двадцать саженей… батюшка говорил, что этих трогать неможно, что они жилы каменные стерегут.

— Ага. — Лешек опустился на колено и за юбку взялся. — Вы не возражаете?

— Так… наверное…

Девица слегка покраснела.

— При свидетелях же… а то станут говорить…

— Не станут, — пообещал Димитрий и велел: — Одежду после передайте… Быстрякову передайте, пусть займется, отыщет шутника…

Лизавета руку убрала и вздохнула с облегчением явным. Неужто за подруженьку волновалась?

— Так чего искать? — Та голову наклонила, позволяя змее забраться в волосы. — Кузина моя… больше некому… я еще думала, чего это она в гости заглянула-то? Так-то вид делала, будто знать меня не знает…

— Вы враждуете? — Лешек пустил под юбки еще одну змею, а трех, махоньких, снял да на янтарные стены перенес, они и ушли в камень.

И надо полагать, действие сие не останется незамеченным.

— Да чего нам с ней делить-то? — вполне искренне удивилась девица. И пожаловалась: — Щекотно…

— Не больно?

— Самую малость… я как-то было в крапиву упала, вот тогда пекло… а тут… она не злая девка. Вреднючая… но чтоб так… — Девица все ж покачала головой, на которой давешняя змея — разжирневшая, разросшаяся — устроилась венцом, и добавила: — Не сама она… может, Таровицкая велела… хотя зачем ей? Или кто присоветовал… и порошочка дал…

Если дали, то это обнаружится наверняка. Чесоточный порошок, тем более такой, действие которого значительно усилено магией — а слепок Димитрий предусмотрительно снял, — крайне сложно использовать. Одной крупицы хватит, чтобы обжечься.

И Лешек подумал о том же.

Кивнул.

И змее велел:

— Веди себя пристойно.

— А я что? — удивилась девица и на юбки поглядела. — Я ж… стою…

— Это я не вам.

— Тогда ладно… спасибо… за все спасибо. — Она покраснела еще сильнее. — Хороша бы я была… красавица… небось весь конкурс у целителей пролежала бы… да не зыркай ты, Лизка, я ж знаю, что за погань… у нас ею одно время тоже повадились развлекаться. Над новенькими… корнету одному в сапоги сыпанули, так у него кожа вся слезла, до мяса… ох папенька и осерчал.

— И что сделал?