Лиса в курятнике

— А я нет… может, еще и не помрет. — Лизавета вздохнула, сама не понимая, сожалеет она о том или, наоборот, надеется на исход благополучный. Нет, зла она Стрежницкому не желала, но и замуж за него не хотелось.

С другой стороны, ясно же, что он не всерьез. Кто всерьез замуж позовет девицу, которую видит впервые в жизни?

Авдотья решительно сдернула шляпку, причем за то самое перо.

— Идем, — сказала она.

— Куда?

— Жениха твоего проведывать… я им, за между прочим, говорила, чтоб без этих, без перьев… курицу нашли, право слово.

— Может…

— Идем-идем… женихами разбрасываться не след.

— Так я и замуж не больно хочу, — призналась Лизавета, вставая.

— Совсем?

Авдотья глянула этак с хитрецой. И Лизавета вынуждена была признаться:

— Просто… понимаешь… как бы так сказать… приданого у меня нет. Богатой родни тоже… зато сестры имеются, которых содержать надобно, и тетка престарелая. И сама я не больно-то молода. Я ж понимаю прекрасно, что… да, если кто из купцов, может, на титул и позарится, но… они люди склада специфического. Взять возьмут, но забыть, что бесприданница, не позволят… да и уклад их. Я к свободе привыкла, а сидеть за мужем, только его и слушая… и ладно, если нормальный попадется, так ведь… где их искать, нормальных?

Вот и сказала… даже тетке не говорила, отмахиваясь от предложений ее познакомить с очередным молодым человеком с немалою перспективой.

— Пошли. — Авдотья шляпку водрузила на столик, а вот платья, того самого, с морским воротником и пуговками, снимать не стала. — Поглядим, а после решим, чего с этим женихом делать…

ГЛАВА 28

Стрежницкий маялся болью и начальством, которое, не соизволивши сменить обличье — в этаком невзрачном Стрежницкий его и не узнал сперва, было занудно и по-своему душевно. Правда, душевность сия мешалась с зельями и лекарскими заклятьями, а потому порой Стрежницкий отключался, чтобы после вернуться и осознать, что и начальство тут, и беседа, призванная повысить уровень сознательности подчиненного, не окончена.

Стрежницкий даже застонал жалостливо, за что получил:

— Сам виноват.

Сам. Кто ж тут спорит… всецело сам. Недооценил, поверил в собственное бессмертие. Нет уж, вот выкарабкается, точно жену найдет. Исключительно продолжения рода ради. А то ж, если вдруг преставится Стрежницкий ненароком — а при его работе сие куда как возможно, — маменька в превеликое расстройство придет.

Маменьку было жаль.

Себя тоже.

И еще начальство, притомившееся распекать, а потому устроившееся в уголочке. Оно замолчало, сложило рученьки на портфеле и очи прикрыло, притворяясь дремлющим. Стрежницкий сделал было попытку приподняться — тонул он в пуховых перинах средь пуховых же подушек, разом начинал чувствовать себя старым и немощным, чего по складу характера терпеть не мог, — но тут же осел.

Сил не хватало.

Ранение — это ладно. Ранения с ним всякие случались, но треклятая отрава не желала покидать тело. Она отзывалась непонятной слабостью в руках, а ноги и вовсе немели, и порой начинало мерещиться всякое, к примеру, что ног этих вовсе нету.

— Лежи, герой, — велело начальство и пальчиком погрозило строго. — А не то вовсе к кровати привяжу. Или в госпиталь отправлю. Хочешь в госпиталь?

— Не хочу.

— Тогда лежи… не хватало мне… вовсе скажи спасибо Богу, что живой. И что у Лешека силы остались…

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Начальство приподнялось, но тут же село на стульчик и полог отвращающий на себя набросило. А в дверях показался лакей, приставленный к Стрежницкому заместо Михасика.

Лакей Михасиком не был, а потому раздражал безмерно.

— К вам с визитом, — сказал он, глядя куда-то в сторону. И на лошадиной роже его, явно просившей кулака, появилось выражение легкого недоумения. — Невеста с подругой.

У Стрежницкого даже глаз дернулся.

Здоровый.

Какая невеста? Когда он успел только… правда, тут же вспомнил и выдохнул… невеста? Пускай себе… и подруга — это хорошо, подруги многое знают.

— Давай… — Он опустился на подушки, надеясь, что вид имеет в достаточной мере страдальческий, но при том опрятный. Страдальцев женщины по непонятной Стрежницкому причине жаловали.

И даже проникались к ним любовью.

— Добрый день, — сказала невеста, оглядывая комнату с явным интересом.

А сама-то…

Одета простенько, даже как-то чересчур.

Платьице серое, мышастенькое, давно вышедшего из моды кроя. Но сидело на рыженькой неплохо.

Надо будет заглянуть к Ламановой, поклониться и напомнить о долге старом, пусть глянет на девочку. Все ж, как ни крути, Стрежницкий ей жизнью обязан. Это, конечно, еще не повод жениться — мысль о том, недавно казавшаяся вполне логичной, вызвала непонятное отторжение, — но вот приодеть ее он приоденет.

Из благодарности.

А еще, глядишь, ближе станет: девицы весьма новые наряды ценят, и к тем, кто их дарит, относятся куда как благосклонно.

Стрежницкий перевел взгляд на подругу.

И…

— И вам доброго вечера, — сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием. — А батюшка таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь… вижу только, что плохо старались…