Лисье время

– Фольклор, да? Значит, фольклор? – шипел Вадим не хуже перепуганной до смерти лисы, когда ей делали прививку от лисьей чумки, очень болезненную и неприятную. – Думаете, сказки, значит? – В свете прожектора Татьяна Михайловна различала капли пота, выступившие на носу Вадима, лисья ушанка спереди имела неприглядный сальный вид: волоски меха слиплись и почернели, достоверно указывая на то, что так потеть, одевшись совсем не по погоде, хозяину приходится не в первый раз. – Думаете, бред, да? – Вадим трясся всем телом, расстегнул верхнюю пуговицу заячьего тулупа, ослабил шарф, потом резким движением выдернул его из-за ворота и протёр лицо.

– Ну, Вадимчик. Шарф дорогой, импортный. – Татьяна Михайловна протянула бывшему зоотехнику свой носовой платок, сияющий в ночи белизной. Вадим шарахнулся то ли от платка, то ли от бывшей начальницы.

– Да, шарф дорогой, тридцатку два года назад стоил, чешский или финский… – И тут Вадим закричал не своим голосом, каким-то даже лисьим криком: – Вы, наверное, думаете, я тут пьяный, я тут брежу, мне уже сказали, что допился до белой горячки. А я без замены, изо дня в день, из ночи в ночь, без выходных!

– Нет. Ну что ты, Вадимчик. Слухи сильнее нас. Тем более такие. До меня лично ничего такого не доползало. Я ничего плохого про тебя не слышала. Руководство всё выручку от шуб делит и землю скупает, им не до нас с тобой.

Вадим вдруг стал сопеть, как маленький мальчик, стремительно, несмотря на свою грузность, как голодный лис хватает пищу на лету, вырвал платок из рук начальницы биохимической лаборатории, залился пьяными слезами, стал сморкаться в белоснежную мягкую ткань:

– Вот вы говорите, легенда, да?

– Я не говорила – легенда. Легенды другие. О воине-лисе, о волшебной белке. Я говорила о сказке, ну, о страшной истории, если хотите, знаете, дети друг другу любят порассказывать, попугать: сколько раз кого вырвало после первой попойки и как они от какого-нибудь злыдня убегали на Лисьей горе.

– Попойка – это на меня намёк?

– Нет. Вовсе нет. Подслушала, когда друзья к Зое прихо… – Татьяна Михайловна прикусила язык, не все ж такие лояльные родители, как она.

– А древние охотники просто так брехать не стали бы, Татьяна Михайловна, пушная наша фея… Пушнорядские точно не стали, может, там какие орловские или со Смоленщины и выдумывали, но наши – никогда. И если они говорили, что в местах захоронения тушек всегда невезуха, и конь спотыкается, и собака брюхо распорет непонятно чем…

– Ну, дорогой, это ж в давние времена. Фольклор. При царе Горохе. Теперь же в зверосовхозе крематории.

– Крематории, да? Будто не знаете, что лис наших закопали?

– Как закопали? – Татьяна Михайловна просто опешила, оцепенела. – Все тушки зверей в совхозе сжигались в норковых печах!

– Не прикидывайтесь, что не знали, что не сжигались.

– Не знала.

– Печи у норок рассохлись в позапрошлогодний убой, их нам не дали. Разве норщики лисунам помогут?

– Что значит, помогут не помогут? В одном зверохозяйстве взаимовыручки уже нет? Каждый сам за себя? Так нам коммунизм никогда не построить.

– Да что вы, Татьяна Михайловна, наивная такая. Какой коммунизм, когда пушнина на валюту идёт, так ещё и дорожает сейчас на мировых рынках. Тут не до коммунизма, когда деньги сами в руки рекой текут…

– Не в руки, а государству.

– Я вас умоляю, товарищ вы наш дорогой. – Вадим говорил с издёвкой. – Государство на ладан дышит. Лис кормить нечем, людей кормить нечем!

– Бесполезный трёп! А по документам? Вадим! По документам? – Татьяна Михайловна взяла огромного сторожа-зоотехника за грудки и стала трясти. – Признавайся. Что по документам?

– Так вы ж их видели, документы. По документам вашим все кремированы тушки-то, да отцепитесь от меня, в самом деле. Зря я вам начал рассказывать. Ну износились печи, бывает, закон сопромата, как говорится, раз в десять лет заказывают новые, а эти в утиль. Норок сожгли на свой страх и риск, дым уже из всех щелей лез, а лис похоронили.

– И где закопали? – Татьяна Михайловна выключила прожектор и села на самый низкий пенёк-табуретку, выпиленный Кузьминым специально для неё. Ей вдруг показалось, что лисы в вольерах притихли и слушают. Во всяком случае, они не шевелились и не копошились, как пять минут назад. А ведь лиса чувствует себя комфортнее в темноте, видит лучше в ночи.

– Не знаю, увезли в лес, но, понятно, недалеко. Думаю, на ту поляну, где и раньше…

– На Лисью, что ли? Так это вообще запрещено, это надо в СЭС сообщить.

– Да что вы! Лисья рядом с шоссе, там же городище студенты-археологи раскапывают, всё никак не докопают.

– Ну что ты, просто практика у них, где-то надо копать…

– Не об этом разговор, – почти трезвым голосом неожиданно отозвался Вадим. – Слышите? Вы тоже не слышите? А потому что мои, то есть наши, лисы всё понимают, что мы говорим. И хитрые какие твари. Не тявкнут, замерли и не дышат. Могут ли лисы задерживать дыхание? – И сторож захохотал страшным гомерическим хохотом.