– Ну не знаю, тогда эта кража в универмаге, не уверена, что предупреждали, но явно знали, что я приеду, вот и вышли встретить. Дуся же. Дуся как человек, самая умная и покладистая. Её за покладистость и держали. Размеры от самца перейдут, а характер – это Дусин главный козырь.
«Ещё бы знать, что такое козырь», – подумала Ляля. В классе тоже иногда так говорили, особенно Лиза, но Ляля не понимала, надо будет у Руслана узнать. У мамы Ляля боялась что-то переспросить, мама возьмёт и замолчит, иногда самые простые вопросы портили маме и без того качельное настроение.
– Ну и ладненько. Не нужно пересказывать весь этот ужас. Я тогда сразу к главному. В общем, я приезжаю домой, чтобы вещи собрать, ну, когда на гримёра поступила, тогда ещё нашу бабушку из тюрьмы выпустили, и она была медлительная и слабая. В общем, приезжаю. А у нас тогда собаки были…
– Боня и Борис.
– Ага. И вот сижу я поздно в этой комнате. Ну засиделась, – мама замялась, – с одним человеком.
– С Зиновым, сыном зоотехника?
– Ну да. С этим придурком. Потом он ушёл. А я сижу. И не спится. Всё думаю о том деле, о лисах, тогда ж никто не знал, что они такие стойкие, все переживали, что их в лесу кабаны или волки задерут. Потом, чтобы развеяться, сходила погулять с собаками. Вернулась. И опять села вот на эту кровать, на которой ты теперь спишь.
– И что?
– И вижу… – Мама посмотрела в окно. – Нет, сначала смотрю в окно. Такая светлая ночь. Небо – всё в звёздах. Просто усыпано. И я… – Тут мама опять запнулась. – Тогда, понимаешь, ересь разная везде насаждалась.
«Знать бы, что такое ересь…»
– Ну, инопланетяне, летающие тарелки и прочая галиматья. И вот я стою такая, и думаю, глядя на небо: а ведь есть же что-то или кто-то. И представилось мне, что дорожка идёт, светится, от моего окна к небу… И вдруг вижу – действительно дорожка. Но не от неба, а как бы из леса, во-он оттуда издалека, я испугалась, отошла, села на кровать.
– Мама! Но ты же там и сидела.
– Я? А, нет. Я вставала, подходила к окну, а потом опять села. И вот я села, а за окном – только не думай, Ляля, что твоя мать с ума свихнулась! – за окном – светящиеся силуэты. На синем небе. Силуэт в светящейся оболочке.
– Инопланетяне?
– Нет, Ляля. Лисы!!!
– Лисы?
– Да. И я сижу такая, двинуться не могу. Боня и Борис скулят, под кровать забились. А лисы уже в моей комнате. Ну не лисы, а их силуэты.
– Меховые?
– Вот в точку вопрос. В том-то и дело – голы-е!
– Без кожи?
– Не знаю, силуэты.
– А глаза?
– Не помню я глаз, пойми. Силуэт знаешь что такое?
– А дальше?
– А дальше вроде разговор мне видится, то есть слышится, то есть представляется. Лисы такие: пойдём с нами. Я такая: куда? К вам? Они: нет, погулять, полетать. А я испугалась, ну, то есть после того, как они лететь предложили… Я такая сижу и молчу. – Мама рассказывала всё это воодушевлённо, живо и не смотрела на Лялю, а мелко штриховала что-то на ватмане. – Помолчали мы с ними. И они ушли.
– По дорожке?
– Нет, Ляля, кажется, нет. Просто пропали.
– Ой! – как бабушка, всплеснула руками Ляля.
– Не веришь?
– Очень верю, мама. Лисы с нами на связи, вроде как на мобильнике.
– До сих пор, Ляля, не знаю, что это было. Но это было. И Лисья гора была, буквально приблизилась к нашему окну, загородив небо, – всё вокруг предлагало мне выйти из окна и полететь. Но у нас двенадцатый этаж, сама понимаешь, я не решилась. Вот! Я забыла сказать, я после оцепенения-то к окну подошла, и там вроде как реально гора. Силуэтом. А Боня и Борис весь следующий день из-под кровати так и не вылезали. Не ели, только пили. Потом в себя пришли, слава богу… Правда, Борис вскоре умер, а Боня – она ж долгожитель, как и наши лисы. Бабушка наша их одними порошками кормила… Так к чему я это? Я тоже считаю, надо нарисовать церковь. Но, знаешь, я думаю…
– О чём? – не выдержала Ляля.
– О том, что… О том, что в мире так много обидного, и не знаешь, как с этим бороться. А был бы какой-нибудь дух. Он бы помогал. Многие молятся святым в церкви, но хочется своего духа, личного, чтобы как друг. Вот как облако у Лоскутка…
– Но мама! Облако-то притащило бабушку-Грозовую-Тучу!
– Так у нас бабушка своя. Может, она грозовая туча и есть, а? – И мама рассмеялась как-то по-лисьи: ха-ха-ха-ха. (Хотя лисы-то тявкают и вопят и уж точно не смеются.) У мамы вообще был такой странный смех, завлекательный. Она, как русалка, завлекала людей в свои владения и грузила своими историями и случаями.