Лишь краткий миг земной мы все прекрасны

Седой поднял стакан, произнес тост и ухмыльнулся. Пять стопок поднялись в воздух навстречу его стакану, свет заиграл в каждой из них, потому что так положено. Стопки держат руками, которые вот-вот вскроют макаке череп скальпелем, как консервную банку. Мужчины едят мозг обезьяны, макая его в водку или зажевывая зубчиками чеснока с фарфоровой тарелки, а под столом тело корчится в конвульсиях. Удочку забрасывают снова и снова, а крючок все никак не коснется воды. Мужчины верят, что еда избавит их от импотенции, и чем сильнее мечется обезьяна, тем эффективнее лечение. Они едят ради своего будущего, ради сыновей и дочерей.

Они утирают рты салфетками с подсолнухами; сначала цветы темнеют, потом рвутся, мокрые насквозь.

Позже, ночью мужчины возвращаются домой обновленными; назад, в объятия жен и любовниц. Цветочный аромат косметики — щека к щеке.

Что-то капает. Жидкое тепло льется по кромке черных брюк незваной гостьи. Резко запахло аммиаком. Лан обмочилась на глазах у двух мальчишек и прижала младенца покрепче. Она стоит в теплой лужице. Из всех млекопитающих мозг макаки больше всего похож на человеческий.

Дождевые капли темнеют, скатываясь по перемазанным землей щекам блондина, и превращаются в эллипсы у него под подбородком.

— Ты и я номер один, — говорит мать, по лодыжкам все еще стекает моча. — Ты и я номер один. Не надо пиф-паф. — Она вскидывает свободную руку в небо, чтобы кто-то поднял ее за эту руку. — Не надо пиф-паф. Ты и я номер один.

У солдатика тик, дергается левый глаз. Зеленый лист упал в зеленый пруд.

Солдат смотрит на младенца, на неправдоподобно розовую кожу. Ребенка зовут Хонг, это значит «роза». Почему бы и ее не назвать в честь цветка? «Хонг» — слог, который можно проглотить в один заход. Орхидея и Роза, бок о бок на белой дороге. Мать укачивает дочь. Роза распускается из бутона орхидеи.

Он рассматривает волосы Розы — непривычный оттенок корицы со светлыми прядями на висках. Заметив, что солдат не сводит глаз с ее дочери, Лан прижимает лицо девочки к груди, защищая ее. Парнишка смотрит на ребенка, видит белизну, проступающую из ее желтого тела. «Я бы мог быть ее отцом», — думает он. Кто-то, кого он знает, мог быть ее отцом — сержант, командующий подразделением, напарник по взводу, Майкл, Джордж, Томас, Рэймонд, Джексон. Он думает о них, крепко сжимая автомат, и не сводит глаз с девочки: американская кровь под прицелом американского оружия.

— Не надо пиф-паф… Ты и я… — шепчет Лан. — Ты и я…

Макаки переживают неуверенность в себе и могут рефлексировать — когда-то считалось, что эти черты присущи только людям. Некоторые виды демонстрируют поведение, которое указывает на использование оценочных суждений, способность к творчеству и изучению языков. Они могут вспоминать образы прошлого и применять их к решению задач в настоящем. Иными словами, макаки используют память, чтобы выжить.

Мужчины будут есть, пока череп животного не опустеет; обезьяна замирает, пока они работают ложками, ее лапы тяжелеют и обмякают. Когда не останется ничего, когда все ее воспоминания растворятся в человеческих кровеносных сосудах, обезьяна умрет. Откупорят еще одну бутылку.

Кто потеряется в истории, которую мы сами себе рассказываем? Кто потеряется в нас самих? В конце концов, история — это поглощение. Открыть рот ради речи означает оставить лишь кости, они и пребудут невысказанными. Это прекрасная страна, потому что ты еще дышишь.

— Ты и я номер один. Руки вверх. Не стреляй. Ты и я номер один. Руки вверх. Не надо пиф-паф.

Дождь не унимается, потому что вода это тоже сила. Первый солдат отступил. Второй отодвинул деревянную перегородку и рукой поманил женщину. Позади нее полыхали дома. Вертолет поднялся в небо, стебли риса выпрямились, их лишь немного потрепало. Одеяльце пропиталось водой и по́том и стало цвета индиго.

В гараже на стене из-под облезлой краски выглядывает кирпич, висит полка — самодельный алтарь. На ней рамка с фотографией; оттуда, не мигая, глядят святые, диктаторы, мученики и усопшие: отец с матерью. В стекле отражаются их сыновья. Один из них вылил остатки пойла на липкий стол и насухо протер его. Опустошенную голову макаки укрыли белой тканью. Лампочка моргнула, но свет не погас.

Молодая мать стоит в луже собственной мочи. Нет, она стоит в конце своего собственного предложения на точке в натуральную величину. Живая. Парнишка возвращается на пост в контрольно-пропускной пункт. Другой ударяет по шлему и кивает матери; она видит, что он все еще держит палец на спусковом крючке. Это прекрасная страна, потому что ты все еще здесь. Потому что тебя зовут Роза и ты моя мать, на дворе 1968 год, год Обезьяны.

Незваная гостья идет вперед. Проходит мимо постового, в последний раз смотрит на автомат. Ствол не темнее рта ее дочери. Свет моргнул, но не погас.